Испытание страхом

Я протягиваю правую руку и отделяю кусочек воска от большой золотистой глыбы, лежащей на столе. Этот воск синтетический, к его производству пчелы не имеют вообще никакого отношения, но мне это не важно. Хотя, конечно, хотелось бы почувствовать запах настоящего воска на своих пальцах, но я вполне могу обойтись без этого.

Раньше я всегда согревала воск в ладонях, чтобы добиться нужной пластичности. Точнее, я думала, что только для этого, но теперь я знаю, что это не так. Иногда новое узнаешь не из книг, не из опыта, а получив какой-то навык. Теперь я не сжимаю воск в ладонях, как раньше, я просто кладу его на левую ладонь, рисунок которой несколько изменился после пересадки, – линия творчества стала полнее, линия жизни удлинилась и теперь заглядывала за край ладони. Я не верю в хиромантию, и, возможно, напрасно, что-то в этом есть. Как и во всем остальном, что люди привыкли считать сказками, легендами, мифами, суевериями…

Пока я размышляю об этом, ладонь начинает светиться изнутри, словно вместо крови сердце перегоняет по сосудам раскаленный металл, но ни боли, ни жжения я не чувствую. Может, немного приятного тепла и легкое ощущение ватности, словно отлежал руку. Но это проходит, когда сияние внутри ладони прорывается, исходя, кажется, из тех самых линий – любви, жизни, творчества… как будто моя рука – галогенная лампа. Сияние обволакивает кусок воска, меняя его цвет, делая его похожим на янтарь.

Пора начинать.

Раньше я пользовалась деревянными стеками, которые сама делала из палочек для суши. Теперь пользуюсь только пальцами – подушечками, чтобы придать форму, краями ногтей, если нужно сделать бороздки, поверхностью ногтя, чтобы заполировать поверхность.

Воск должен касаться только живого тела.

Я делаю небольшую птичку вроде королька – круглая головка, коротенький толстый клюв, забавный хохолок. Тщательно вывожу канавки перьев на крыльях, оставляя самое сложное почти на самый конец. Крылья, впрочем, делать тоже непросто, да и хвостик. Вообще, с перышками приходится повозиться. Шерстинки, например, достаточно прорисовать схематично, а с перьями не так.

Я жду чуда, и оно произойдет, но для этого нужно приложить немалый труд. Причем нельзя этим трудом тяготиться, каким бы нудным и кропотливым он ни был. Бог делал мир с любовью, и именно потому Его мир живой; если ты хочешь даровать жизнь чему бы то ни было, ты должен вложить в это свою любовь, иначе ничего не выйдет.

Я довожу до совершенства крылья, грудку, хвостик, даже хохолок, и лишь потом приступаю к лапкам. Это уже почти чудо – тоненькие пальчики я делаю из того же воска. Работаю только левой рукой, что сложно. Ничего, скоро я заменю правую, тогда будет легче…

У разных народов мира в сказках есть одни и те же сюжеты, и это неудивительно, все мы произошли от Адама и Евы, и я не удивлюсь, если большинство наших сказок мама рассказывала маленькому Сифу. Я не особо удивилась, узнав, что, например, сюжет сказки о живой и мертвой воде есть даже у южноафриканских бушменов, но, в отличие от европейцев, те даже точно указывали координаты места, где такую воду можно добыть, – Мотсе-оа-Баримос, известный людям как водопад Виктория. В бушменской сказке, как и в греко-болгарской, злой брат (в Африке превратившийся в завистливого брухо) все делал неправильно и применял только живую воду. Однако вместо ожившего могущественного воина брухо получал безмозглое чудовище, вроде голема, которое в первую очередь оторвало глупую бошку самому брухо…

Что я получила, отдав руку? Я осторожно посадила крохотную птичку на ладонь, окутанную мягким сиянием. Сияние стало менее ярким, но так и должно быть: мгновение, и я почувствовала, как крохотные коготки касаются моей кожи там, где был только воск. Королек поворачивает головку и с доверчивым любопытством смотрит на меня. Даже запах не напоминает мне о том, что несколько минут назад это был лишь кусочек синтетического воска…

Мне не хватает второй руки. Первая – это мой источник живой воды; с ее помощью оживить можно что угодно из того, что можно оживить. Но жизнь уходит из оживленной плоти быстрее, чем из нормальной, намного-намного быстрее. Словно сгорает восковая свеча – мои создания живут пять-шесть часов, редко дольше. А я желаю сохранить им жизнь на как можно больший срок. Для этого мне и нужна другая рука.

Какое счастье, что Джинн это понимает. Он и сам хочет «больше усовершенствований от божества-машины», как он говорит. Так что мы с ним уже ходили к Апистии, и та хмуро завела наши имена в таблицу, после чего выгнала нас, сказав, что нам сообщат, когда наши имплантаты будут готовы.