Но советские граждане не повалили на улицы. Сидели по домам, копались на своих приусадебных участках, надеясь на три волшебных русских явления: «авось», «небось» и «как-нибудь». Падение доходов восприняли стоически: «В войну не сдохли – щас вообще пох!», отмахиваясь: «Не жили богато, неча и привыкать было!» К вестям о массовом падеже управленческой надстройки и партфункционеров отнеслись неожиданно положительно: «Развелось как тараканов – плюнуть некуда!»
А падение внешнеторгового сальдо у народа ничего, кроме зевоты, не вызвало – всем начхать! Советская Россия – уникальная страна. Страна-цивилизация. Самодостаточная почти полностью, имеющая полные и завершённые циклы всех сфер своих жизненных циклов, начиная от самодостаточности территорий, экономики, обороноспособности, до – культурной самодостаточности. Люди продолжали работать. Заводы не встали. Сказалась изолированность экономики Союза. Те самые железные занавесы, что понаставили капиталисты вокруг Страны Советов, сберегли Союз от мирового экономического коллапса. Союз с самого своего создания развивался очень замкнуто, зациклен сам на себя. На нефтяную иглу СССР ещё не сел, культурной зависимосттью от Запада не успел заразиться. А то, что закупаемое продовольствие подорожало, так целинные земли Казахстана и Оренбуржья как раз дали урожай такой богатый, что не то что переработать – вывезти с полей стало проблемой. Загоняли вагоны в степные полустанки и грузили насыпью. Так и отправляли в Китай.
Поэтому первым и оправился от кризиса. А если смотреть глазами самого трудового народа, то он, работяга, и не заметил этого кризиса. В Союзе и так жили не богато – незачем и начинать! А в чём-то народ даже и выиграл. Те товары, что производились с ориентацией на внешний рынок, пошли в продажу в Союзе и странах-прилипалах – Восточной Европе, Средней Азии и Дальнем Востоке.
А прилипалам платить было нечем. И работать негде. Правительства этих стран сформировали трудовые армии и отправили их отрабатывать «барщину», как назвали это русские мужики.
И вот тысячи иностранцев стали кормить злющих сибирских комаров, протягивая ветку железной дороги через бескрайнюю страну до берегов Тихого океана. И если европейцы ждали – дождаться не могли окончания командировки, то корейцы, вьетнамцы и прочие азиаты с охотой оседали вдоль этой дороги на постоянное жительство. В Сибири им жилось холоднее, но – сытнее. А дети их шли в русские школы и уже паспорта получали как «буряты». На шаг, но к русским – ближе.
А железнодорожная магистраль, что связала Европу и Дальний Восток, изменила лицо мира. Образовав новый Шёлковый путь. Навсегда сдвинув центры геополитической тяжести.
Пола – арестовали. После истории с уличными бандитами его принял отдел собственной безопасности. И две недели допрашивали, держа в одиночной камере.
Но что он мог знать? Что он мог им ещё ответить? Что уже писал множество докладов, что «Империум» – мираж? Что это мыльный пузырь? Разве об этом не докладывал м-р Хардман? Но все были загипнотизированы дивидендами с ценных бумаг «Империума», не желая видеть, что дивиденды эти – оплачиваются из долей новых вкладчиков. А средства – исчезали. Разве м-р Хардман не предупреждал, что Медведь – коммунист-сталинец? Разве это не понятно по его отношению к деньгам и собственности? И что его бегство из России – какая-то непонятная русская игра спецслужб Сталина? Что и подтвердилось хозяйским расположением Тихоокеанского флота СССР на архипелаге Медведя. Разве м-р Хардман не указывал на то, что якобы мёртвого, аж с 1942 года, Кузьмина не лишили гражданства, не лишили наград, с Кузьмина никто так и не снял звание генерала егерей? А егеря – спецвойска МГБ. Получается, что Медведь как был, так и остался – четырёхзвез-дочным генералом МГБ. Банкиры собственноручно отдали свои кошельки МГБ, а теперь ищут виноватых.
И вот Пол стоит на улице перед зданием своего бывшего офиса, перед урной, куда он высыпал содержимое своего рабочего стола. Его не смогли «закрыть», но и простить его не смогли. Пол улыбался. Он оказался один, без работы и без средств к существованию, в самый разгар кризиса, но он – улыбался.
Он – русский! И теперь он этого не стеснялся. Чем хуже дела у русского, чем безнадёжнее ситуация, чем больше вероятность смерти – тем шире улыбка. Тем громче смех.
Пол выбил из пачки последнюю сигарету, прикурил, бросил смятую пачку в урну и пошёл прогулочной походкой – руки в карманах штанов, в ту сторону города, где стоял дом деда. Теперь – его дом. Опустевший. И осиротевший. Пол насвистывал русскую песенку про зайцев: «А нам – всё равно!» Денег на такси не было.
Денег вообще не было. Об этом Пол и сообщил группе бандитов, что окружили его. Сказал – широко улыбаясь, закипая от ярости.
– А ты что такой счастливый? – спросили его.
– Жизнь прекрасна, парни! – ответил им Пол и рассмеялся.
– Гони часы и ботинки!
Смех Пола резко оборвался. Он не верил своим глазам!
– Прекрасный день, чтобы умереть, вы не находите? – раздался вдруг голос.