Испытание верностью

Егор вернулся к окну, став ко мне спиной. Наконец-то. Глаза сами проложили к нему дорожку. Скользнули по широким плечам, прошлись по светло-русым волосам. В привычном жесте сцепила пальцы, прогоняя внутреннюю дрожь. Не смотря на все слова, что были произнесены и поступки, что были продемонстрированы, где-то в глубине души была рада его присутствию. Обида ушла. Да её, если честно, толком и не было. Заведомо прописала сценарий дальнейших действий. Миллионы раз прокручивала в голове варианты развязки, и каждый раз финал был один и тот же – болезненный. А Егор. Своим появлением внес такой  диссонанс, что не могла понять, от чего больше дрожали руки: от упадка сил или от его присутствия.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил, спустя пару минут, чуть выпрямив спину.

Я уже собралась ответить, мол, не его дело, как увидела свое отражение в окне. Оказывается, всё это время он наблюдал за мной.

— Лучше всех! — прохрипела, отвернув голову.

— Заметно… Ладно, — повернулся, скрестив на груди руки, — не за этим пришёл. За брата не переживай – это хотел сказать. Я приставил пока к нему надежного человека, так что Тимур не сможет ему навредить.

— Что-то не припомню, чтобы я просила об этом.

— Ещё скажи, что сама бы всё разрулила.

— Именно.

— Забавно. А можно узнать, как?

— Не только у тебя есть связи. 

— А-а-а, я и забыл. Младший лейтенант Сергей Тарановский. Ну-ну. Что же ты раньше к нему не обратилась?

Видела, что он не в себе. Мысли не могла прочесть, а вот то, что зол, определила сразу. По глазам поняла и кулакам, которые он, не замечая, то сжимал, то разжимал.

— Сама она. Я уже успел оценить это твое «сама». До сих пор разгребаю.

Сколько же звенящего презрения в этих словах. Ком в груди увеличился в разы, надавив на легкие. Стало трудно дышать. Упрекнул. Умело надавил на больной мозоль. Пришлось смахнуть выступившие слёзы. Где же этот чертов травматолог?

— Как Пашка? — спросила, потому что действительно волновалась. Из-за этого собственное состояние воспринималось как должное. Такая себе частичная расплата за содеянное.    

— Уж получше, чем некоторые, — сказал бесцветно. — Идет на поправку.

Повисла тишина.

Я смотрела на трещину над дверью и чувствовала на себе гипнотизирующий взгляд. Посмотреть в ответ не было сил. Ни физических, ни моральных.

Хуже всего было то, что короткие рукава рубашки не могли спрятать тёмно-фиолетовые синяки по всей длине рук. Поежилась от неприятной догадки, но прикрыться не получилось, руки будто свинцом налились. И сразу послышался скрип подоконника. Всё же не выдержала, посмотрела, заметив, с каким сосредоточенным видом Егор рассматривает меня.

— Я должен уехать на днях, — начал холодно, не отводя глаз. — Когда вернусь – не знаю. Пока меня не будет, постарайся никуда не вляпаться.

Что-то внутри надломилось. Так и есть, бухнулось об ушибленные рёбра, да так там и осталось. Не надо так со мной. Не стоит.

— Зачем ты мне это говоришь? — не легко выдержать его взгляд, особенно после всего, что было.  Открылась тогда перед ним, отдалась всецело, а он не увидел или не хотел видеть.

Егор недовольно повел подбородком, нахмурив брови, отчего на лбу залегла вертикальная, глубокая морщина. Захотелось разгладить её губами, зацеловать.

— Потому что ты до сих пор и числишься в моем  штате. Потому что ещё не решил, как быть с тобой дальше. Такой ответ устраивает?

— Наказывай, я не боюсь. Что ты мне сделаешь? После Удовиченко всё побоку.

«Всё побоку» как раз в точку.

Егор оттолкнулся от окна, пересёк палату и присел на корточки возле перепуганной меня.

— Сколько их было, Лида? — подозрительно спокойный голос напугал ещё больше. Всё же получилось натянуть простынь под самый подбородок, пряча побитые руки.

Зажмурилась, лишь бы не видеть его. А перед глазами всё равно он. И запах его обволакивающий. И голос, насыщенный, густой.

— Всё равно ведь узнаю. Не скажешь?

Замотала головой, сдерживая плотину из слёз. Когда же ты уйдешь? И так тошно.

Егор вскочил, в сердцах двинув ногой пошарпанную тумбочку и нависнув надо мной, со злостью треснул ладонью по металлическому изголовью.

— Что ты молчишь, а? Ты хоть понимаешь, что тебя могли убить? Или у вас такая негласная договоренность: он п*зд*т тебя, кончая, а ты получаешь прощение?

Я распахнула глаза, и слёзы горячей лавиной потекли по щекам.

— Что смотришь? Думаешь, я не знаю о его садистских наклонностях?

Никуда не делось напряжение между нами. И не денется. Будет вот так, всегда, перекатываться по коже от одного только взгляда, давить на сердце чувством вины, сочиться из пор искренним раскаяньем.   

— Зачем тогда спрашиваешь? — в горле засаднило, слишком большая нагрузка.

— Чтобы знать наверняка, кому ещё переломать позвоночник.

— Меня никто не трогал.

— Ага, само как-то, да?  Ещё скажи: упала с самосвала, тормозила головой. Вот только зря ты его прикрываешь, ох и зря… Это меня и бесит больше всего.

Никого я не прикрывала. Какая разница, сколько их было? Егор самый последний человек, кто узнает о том дне, на которое пришлось опуститься. При чем осознано.