Испытание войной

«09.02.42. Сегодняшнее меню: на завтрак – немножко жидкой гречневой каши без жира, чаю не было (нет воды), в обед – суп из каких-то зеленых листьев без жиринки. Вкус был весьма странный, но есть можно. На второе – гороховая каша. Ужин: жидкая перловая каша. На день – 300 граммов хлеба, весьма скверного, но также есть можно. Стоит отметить, что это – отличное меню по сравнению с тем, как питаются многие в этом городе, поэтому я благодарю Бога за то, что для меня, моей семьи выпал шанс на выживание и меня взяли в помощницы».

«17.02.42. Одно радует – тетушка начинает поправляться, я очень переживала за ее здоровье, и, кажется, все обошлось. Хоть бы обошлось…»

«19.02.42. Вчера и сегодня очень близко слышалась артиллерийская стрельба. Говорят, много снарядов попало на Петроградскую сторону…»

«22.02.42. Никто ни о чем другом не думает и не говорит, как только о еде и смерти. Кажется, никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше. Кстати, с ней я сдружилась, благодаря новой работе, она не производит обычного впечатления. Сестра в госпитале приходит и говорит: “Как бы мне отпроситься? У меня умерли бабушка, дедушка и сестрица”. Потом приехала с кладбища и рассказывает, какие теперь похороны: “Все кладбище уставлено штабелями голых покойников, мы и своих положили”. А тетя Дуня, работающая поломойкой, эпически спокойно рассказывает: “А вот вчера двое покойников были привязаны к саночкам, а сегодня вот валяются, а саночки из-под них взяли…”»

«29.02.42. В Ленинграде почти все по-прежнему. Что будет дальше, сказать трудно. Но начали усиленно говорить о необходимости наведения чистоты в квартирах и дворах. Что творится на улицах Ленинграда – это уму непостижимо. Домик, в котором находится наша квартирка испражнениями со всех сторон. И так всюду. В каждой квартире выделена одна комната, в которой вместе с буржуйкой ютятся все обитатели квартиры. Копоть, грязь ужасающая! Тетя Роза живет в одной комнате с семьей брата – 3 человека. Очень стеснена. В комнате темно, грязно, и она никак не напоминает светлый, чистый кабинет. Между прочим, в той семье есть мальчик 13 с половиной лет. Он почти просвечивается, бледность его лица переходит в желтизну. Мы с ним разговорились. “Мы получаем 1100 граммов хлеба, – говорит он, – но это очень мало. Мне всегда хочется кушать, даже после еды”. За завтраком он расплакался. Оказалось, плакал он потому, что отец его съел на один кусочек хлеба больше. А вот еще картинка из цикла “отцы и дети”. Розина приятельница, врач, придя домой, застала такую картину: ее 15-летний сын бил по голове своего отца за то, что тот съел лишний блинчик. А другой врач из муфты своей жены украл ее дневной рацион хлеба.

Патологоанатом профессор Д. говорит, что печень человека, умершего от истощения, очень невкусна, но, будучи смешанной с мозгами, она очень вкусна. Откуда он знает???

В самые страшные месяцы блокады людям оставались только надежда на спасение и вера в чудо, а потому и канонада на фронте воспринималась как предвестник близкого освобождения».

«30.02.42. Хотела написать еще и о Хасане, но все как-то не выходило. Нет больше чудесного Хасана, съели его. Его все время очень берегли, ни за что на улицу не выпускали, но вот однажды вечером он все-таки выскочил и уже больше не вернулся… О том, что едят котов, и даже своих котов, говорят уже совершенно открыто. А вот лаборантка больницы Куйбышева съела 12 крыс (подопытных). Увидев ужас на лице слушающего, она говорит: “Я им сделала много инъекций и совершенно убеждена, что они были здоровы…”»

Глава 7 Март 1942 года

«Самым больным был вопрос отъезда. Слухи и настроения колебались, как море. Приходили, говорили: “Немедленно убегайте из этого обреченного города. Не останется здесь камня на камне”. Следом другие говорили: “Врут, подлецы, самое страшное позади. Ехать не надо. Везде голод, нигде не ждут с жареными пирогами, дорога из Ленинграда усеяна трупами”. Эти противоречия буквально раздирали сердце на части. Что делать, куда бежать, никто не знал. Но уехать сейчас я не могла, потому что моя помощь требовалась в больнице».

«05.03 42. В последние дни несколько раз выходила гулять. Вчера был чудесный солнечный день, но ужасно выглядели лица ленинградцев: бледные, зеленоватые какие-то, изможденные и все старые. Даже молодые и те кажутся старыми. Но все же улица уже не та. Почти не видно трупов, люди не такие уже инертные. И самое радостное, что видела в эти дни, – ребят, катающихся на коньках, и даже одного на лыжах. За все время холодов это было впервые. Я даже остановилась и посмотрела им вслед. Ах, как приятно видеть возвращающуюся жизнь! А один мальчик лет семи шел бодро, и в руках у него был большой кусок белого пирога. Все встречные смотрели на него и улыбались. Начинают встречаться улыбающиеся лица. Все живут надеждами, что прорыв блокады – это дело дней…»