Испытание войной

«21.12.41.Сегодня к нам зашла знакомая моей тетушки, она работала врачом. И рассказала нам, что стало поступать очень много истощенных больных, и вот пришлось переключиться на работу врача-терапевта. Рассказывает, что принимает не людей, а живых скелетов, обтянутых сухой, ужасного цвета кожей. Сознание у них неясное, какая-то тупость и придурковатость. И полное отсутствие сил. Сегодня она такого приняла, он пришел на собственных ногах, а через два часа умер. И в городе очень много людей умирает от голода. Недавно и ее приятельница-врач хоронила своего отца, также умершего от истощения. Она рассказывает, что на кладбище и вокруг него делаются страшные вещи – все везут и везут мертвецов. В чем попало, большинство – без гробов, просто привязаны к саночкам. Тут же возле кладбища их сваливают прямо в снег, так как некому копать могилы, а у самих сил нет. Для военных роют на кладбищах братские могилы, а гражданское население устраивается, как может, или, вернее, никак не устраивается. Вот такие страшные вещи происходят. К слову, эта тетушкина приятельница никогда о нас не забывала, и бывало, что зайдет раз в недельку и принесет немного картошечки, немного хлебушка. Сама недоедала, а о нас не забывала. Очень хороший, большой души человек».

«25.12.41. По вечерам у нас в комнате так холодно, что писать просто невозможно. Особых новостей за последнюю неделю нет. Все ждем, когда будет прорвана блокада Ленинграда, и тогда нам, наверное, станет легче жить. А пока – холодно и очень часто темно. Одеваемся как можно теплее: по три кофточки, по две пары трико, суконное платье, халат, а сверху – ватник и большущие валенки. А на ночь, разумеется, даже не раздеваемся, чтобы не замерзнуть насмерть во сне. Но все же мы живем лучше, чем многие в Ленинграде, потому что у тетушкиной приятельницы-врача есть связи и она нам очень помогает. Теперь даже один раз в неделю можно было искупаться – это такое счастье. Да, одна приятная новость все же есть: в городе гражданскому населению прибавили хлеба. Служащие и иждивенцы получают теперь 200 граммов в день, а рабочие – 350».

«26.12.41. Я за эту неделю днем два раза выходила гулять по 45 минут с тетушкой. Хорошо погулять, когда не стреляют! Но картины, которые видишь по дороге, не очень радуют глаз: медленно бродят закутанные люди, трамваи почти не ходят. Говорю “почти”, потому что нет-нет да и неожиданно и в неожиданном месте пойдет неожиданный трамвай. Почти постоянно видишь, как на саночках везут покойников в гробах и без гробов. То тут, то там разбирают деревянные лари, заборы и уносят доски для топлива. Цифры ежедневной смертности по Ленинграду ужасающие – от трех до семи тысяч…»

«28.12.41. Совсем скоро наступит новый одна тысяча девятьсот сорок второй год – как много надежды в этих словах! Надежды на спасение, надежды на жизнь и ее продолжение в более мирном мире».

«30.12.41. Ну вот, завтра будем встречать Новый год. Неважно, как встречать, а важно, каким он будет. Будем надеяться, что лучше 1941-го…»

«04.01.42. Сегодня пришла радостная новость. Так как я уже вполне хорошо себя чувствую, в отличие от начала зимы. Все благодаря помощи со стороны подруги тетушки, которая буквально спасала нас от голодной смерти. Так вот, сегодня эта спасшая нас женщина зашла к нам в гости и предложила работу. Она хочет взять меня в помощницы, теперь я смогу помочь своей семье. К тому же тетушка простудилась и ей сейчас очень нужна помощь».

«06.01.42. Сегодня первый день работы. Мне быстро все объяснили; ничего страшного, в общем-то, и не было, кроме ужасно истощенных больных. Только сейчас я смогла представить, что нам тогда рассказывала подруга тетушки. Только сейчас пережить и все».

«12.01.42. Прошла неделя на новой работе. Больных у меня уже около ста человек, все истощенные, голодные, злые. Всего мало – и еды, и белья, и даже воды. И только вшей много. Теперь очень часто и подолгу нет воды, нет света. А больные не перестают требовать “добавочки” – чаю, соли, воды, одеял, тепла и так далее. Кажется, поставь им достаточно еды и питья – и никаких врачей им не нужно, поправятся в два счета… Кстати, питание для врачей и медсестер становится гораздо хуже, как говорят бывалые сотрудники медицины. Мне-то что? Все лучше, чем в прошлом году. Я всему очень рада. Главное – не умереть».

«26.01.42. Все принимает затяжной характер. А я уже начинаю терять веру… Плохо сплю, а когда встаю, снова хочу спать. Нет никакой живости и нет сил. Работать стало труднее – из-за количества больных, с одной стороны, а с другой – чувствую, что начинаю выдыхаться, но изо всех сил стараюсь не выдать себя, не показывать свою усталость. Все лучше, чем дома сидеть и тихо умирать от голода».