Испытание временем

Сегодня утром, когда он разбросал филактерии и открыл молитвенник на последней странице, ему почудилось, что отец не спит и прикидывается спящим, чтобы изобличить его… Мысль об этом все утро не давала ему покоя.

Шимшон испытующе смотрит на своего судью, опасливо оглядывается и тихо шепчет:

— Что такое? Я тебе нужен?..

Дувид склоняет голову набок и весело подмигивает сыну. Руки его уходят в карманы и, стиснутые, надолго остаются там.

Шимшон, счастливый, смеется и делает то же самое — стискивает руки в карманах.

— Я несу маме ее золотые часики, — шепчет отец, задыхаясь от восторга, — представляешь себе ее радость?

Грустная история! Она запомнилась Шимшону во всех подробностях…

Лето выдалось на редкость тяжелое: ни одного заказа, ни одной починки не было у Дувида-портного. Давно уже снесли в ломбард и зимнее пальто, и черный сюртук… Пришла очередь золотых часиков — это был подарок брата, солдата Янкеля. Рухл сказала, что умрет с голоду, но не доверит эту реликвию ломбарду. Когда все источники исчерпались и последняя копейка была проедена, Дувид понес часики к матери. Ривка отказывалась от залога, гнала от себя сына, затыкала уши и тем временем прикидывала стоимость вещи. На этот раз дело обошлось без свидетелей, старуха сунула ему десять рублей и спрятала часики за пазухой. С тех пор не проходило праздника без слез в доме Дувида-портного. Подвенечное атласное платье неизменно напоминало об утраченной драгоценности.

Жадная старуха! Он пришел к ней сегодня за рублем. Нищий сын молил и плакал, клялся, настаивал и проклинал свою бедность… «Деньги даром не даются, — повторяла она знакомую ему премудрость, — их надо заработать. Прибери мне лавку, сложи как следует железо…»

— Я нашел их в ступе под прилавком, — шепчет сияющий Дувид, — она прикрыла часики краденым свинцом…

Толкучка все еще шумит, тревожные, испуганные люди ругаются, шепчутся и исподтишка плачут. Шимшон слышит их возбужденные речи. Но он спокоен и холоден. Какое ему дело до них? Их мелкие и ничтожные заботы, надежды и опасения просто смешны. Темные люди! Как жалок их кругозор, как убоги их интересы и желания!.. Что они видели и знают? Представляют ли они себе величие дворянского клуба, удобства театрального партера и сказочность сада «Альгамбры»?.. Скрюченные, согбенные в три погибели, грязные, в засаленных и заплатанных лохмотьях, — кто из них побывал на бал-маскараде, среди неземных существ в причудливых нарядах, на благотворительном вечере, когда руку жены полицмейстера исцеловали, как тору, — но двадцать пять рублей за поцелуй в кисть, пятьдесят — в локоть и сто рублей — в плечо? Может ли быть сравнение между дамами-патронессами и этими несчастными торговками? Между их мужьями, жалкими торгашами, и блистательными особами в цилиндрах и фраках? Серые людишки! Мечты их не идут дальше заботы о сегодняшнем дне!..

Он презирает их, потому что сам уже не принадлежит к ним. Он с теми, чья жизнь — непрерывное празднество, хотя проникать в их среду ему нелегко. Вчера он провел под диваном полтора часа: забрался туда засветло и вылез в начале концерта… Мучительно было выбираться из-под ног публики, под насмешки и угрозы позвать контролера… Ничуть не легче простаивать часами в уголке, прикрытом настежь распахнутой дверью. Ноги затекают и долго потом болят… В компании задача облегчается: один отвлекает контролера разговором, другие тем временем отодвигают барьер и протискиваются внутрь. Бывает, что за это сбрасывают с лестницы.

В жизни ничто легко не дается. Но ведь он еще мальчик, никто его в этом возрасте не осудит… «Мальчик, — говорит Уховский, — еще не человек. Самолюбие — дело взрослого». Настанет день, он выбьется в люди, и все пойдет по-другому… Он придет в театр, пренебрежительно ткнет контролеру билет и гордо пройдет на первые места.

Мысль об этом воодушевляет Шимшона, он смахивает пылинку с заплатанного рукава тужурки и с независимым видом ковыряет зубочисткой в зубах.

Блестящее будущее и цирюльня Иоси — какое несоответствие! Ни один брадобрей еще не был принят в высшем обществе. Великое призвание требовало жертв, и Шимшон решился: он променял ножницы на прилавок, выслушав анафему и приняв мученический венец от сурового отца.

Перемену в его жизни должна была заметить Роза. При встрече с ней он тревожно выжидал, когда она спросит: «Чем вы занимаетесь?» Теперь он ей с гордостью ответит: «Я — приказчик!» Она поймет, что приказчик — не цирюльник, это будущий коммивояжер, почтенная фигура, доверенное лицо и, наконец, собственник фирмы… Все коммерсанты были раньше приказчиками. Они скромно жили, копили гроши и богатели… Роза улыбнется и скажет: «Очень приятно». Затем он удивит ее другой новостью: «Я посещаю вечернюю школу. Через два года я буду знать столько же, сколько и вы». К чему ей рассказывать, как трудно ему дается это ученье… Что ни день — волнения, страхи, стыд… Мучительный стыд… На прошлой неделе он долгий час провел под дождем. В классах было светло и уютно, все сидели на своих местах, а он ожидал под окном, когда уйдет казначей…