Хотя недовольство скрывать ей удавалось все хуже. Видимо, сильное чувство. Сидела она напротив нашего угла. Не знаю с чем это было связано — чтобы хозяйке было удобнее перемещаться по столовой в случае чего или сыграла неприязнь. К кому? Здесь можно открыть спор, в котором мои чувства примут активную позицию.
— Да ну тебя, Софа, — не вняла ответу тетя. — Найдем, конечно же, в тесноте, как говорится…
— Надежда, — мама всегда называла официальным именем тогда, когда хотела донести крайне важную для нее информацию. Мой случай почему-то не вписывался в эту систему. — Дом не резиновый. Все комнаты уже заняты. Мне искренне жаль, что молодой человек ощутит дискомфорт в холоде в собственном доме.
— Чего ты такая холодная?
Тетю прервали на полуслове…
— Я увидел как минимум одну почти свободную комнату, — с ехидной улыбкой проговорил Максим.
Его, кажется, вообще не задевал отказ мамы. Разве может один айсберг нанести вред другому такому же холодному и бесчувственному глыбе льда? Разве что удариться и разнести все вокруг.
— Это где? — опешила мама от такой наглости.
За столом притихли, кажется, даже дети. А со мной творилось нечто сумасшедшее — я то замораживалась внутри от холодной встречи, то сгорала от бархата его голоса. Я задыхалась от невозможности высказать слово и радовалась, что скрыта от изучающих взглядов. Я считала каждый нож, который вонзил в меня Максим за этот вечер — убежал на дальний край, не высказал мне ни одного слова, не дал ни одного намека, полностью расслабился, когда я была как на иголках и, главное, он игнорировал мой взгляд.
За это мне полагалось по два ножа сразу… каждый раз, когда я искала ответное разглядывание. Ну же, не хочешь заметить мои изменившиеся за пять лет черты лица? Не хочешь прочитать в глазах, что со мной было?
Как же больно знать, что человек тебя забыл. А вдвойне больно видеть, как он самый прекрасно чувствует себя без тебя, когда тот, другой, подыхает без него.
— Так где ты видел свободную комнату?
— Которая в прошлом закрывалась ветвями старой ели.
Уголки губ Максима дрогнули, но спустя миг никто не мог сказать, что улыбка его натянута.
У меня же началась тахикардия…
— Это же комната… — голос мамы от непонимающей перешел в злой.
Да, мама, это комната моя, и имел в виду он именно ее, и оттого мое сердце сейчас выпрыгнет и убежит вслед за логикой, которая меня покинула уже давно. Потому что, как так можно вообще?
— Да что ты себе позволяешь?
Да, в коем веке, я была согласна с мамой. Что за противная игра ведется?
— Успокойся, дорогая, — подал голос отец. — Максим же пошутил, верно?
— Конечно, — вместе с его кивком головы все облегченно выдохнули. Только мама не собиралась успокаиваться. И мое скачущее давление вместе с ней.
— Александр, что за шутки такие. Ты свою дочь хоть каплю ценишь?
Я скривилась. Ой, кто бы переживал. Если бы я не была свидетельницей разговора с самого начала, то решила бы, что мама болеет за мой целибат. Зря это она, случай пятилетней давности справляется с этим лучше. Тот Джастин, которого упоминала Лиза, не притронулся ни на секунду к моей голой коже.
— Соня, прошу тебя, не начинай, — скривился уже отец. — Иначе я могу закрыть разговор совсем по другому, напомнив то, почему дочь не собиралась приезжать домой пятый Новый год подрят.
— Как ты можешь? — прошептала одними губами моя мама. Но не от того, что отец мог рассказать, он попросту не знал правды, а из-за своих внутренних установок — семейное из избы не выносится.
— Уже вечер, — заметил дядя.
— Точно, — поддакнул ему снова развеселый отец. — Уже вечер, дороги перекрыты, а застрял бы покупатель где-нибудь, он бы позвонил. Не так ли?
И с этим вопросом он повернулся к Максиму, который нахмурил свои прекрасные брови и смолчал с ответом. Выглядел он немного растерянным. Отчего спецназовцу терять контроль — сжать кулак над столом, смотреть перед собой, а затем резко достать телефон из кармана брюк.
— Я позвоню сам.
Когда он встал, мой взгляд скользнул по кристально белой рубашке, сидящая по идеальному телу вплотную, по мелким пуговицам вниз, по ремню с железным пряжкой-зажимом, и дальше …
На краткий мучительный миг все вокруг исчезло — внешний шум и внутренние голоса, которые синхронно кричали “дурында, куда ты смотришь, глупая, тебе больше там ничего не светит”.
Я сглотнула вязкую слюну и шумно выдохнула, а после почувствовала на лице что-то настолько острое, что я отвлеклась от изучения мужских брюк. И поймала прямой взгляд черных угольков. Впервые! Первый прямой осмысленный взгляд за этот чертов вечер. Его глаза вновь сменили цвет, стали темнее, порочнее, они выдавали его точно так же, как и голос. И если Максим научился последним совладать, то глаза обманывать не научились.
А может есть шанс?
Максим держал в руке телефон, с зависшей в воздухе большим пальцем и смотрел на меня в упор.
О чем он думает? Какие мысли крутятся в его голове? Что он хотел сказать той шуткой? О, Лиза, знаток мужских намеков, ты нужна мне сейчас как никогда…