— Гибнет красота, — сказала Анна, и голос ее отяжелел, — видите, дыры зияют, опоры покосились, любому прохожему ясно, что мост в аварийном состоянии. А почему? Любой местный житель знает! Начальники управления капитального строительства, Люция Александровна, фамилии их тоже всем известны и ненавистны стали — Шкуров и Ворев ничего не делают, хотят без риска уйти на пенсию с больших окладов! А директор здешнего института, Мараньев, их поддерживает, ему выгодно. Пока никакой реставрации нет, институт здешний спокойно ведет свои опыты! Вспомню, что гибнет красота, и руки опускаются. Собиралась в газету написать, да непривычна для меня писанина.
— Господи, в самом деле паук, паутина! — вырвалось у художницы.
— Паутина во всех строениях от запустения, — согласилась Анна. — Но снег намного хуже, видите, он забился во все каменные извилины, лепестки и складочки, снег тает, вода точит архитектуру! Любой руководитель ЖЭКа заботится об уборке снега со зданий, которыми он ведает. И только, работники управления капитального строительства, Люция Александровна, не побеспокоились хотя бы об очистке снега, если уж не о временной кровле над московским сокровищем! А в своей конторе, люди говорят, души понастроили себе и ванны, для того временный водопровод провели, на глазок, без всякого проекта и согласования с инспекцией охраны памятников, ну и подрыли опоры фигурного моста. Преступники они — вот кто! — Резьбонарезчица махнула рукой.
Люция Александровна загорелась негодованием, как с ней всегда бывало, когда обнаруживалась наглая циничная скверна. Пообещала Анне, что сама напишет — прежде всего в многотиражку, а дальше посмотрим куда. Заголовок статьи будет такой: «Что мешает работать Анне Шуматовой?»
— Вы ведь сказали, Анна Сергеевна, что у вас руки опускаются, когда вспомните о гибнущей красоте!
— Разлаживается настроение, верно.
В тот же вечер Люция Александровна переговорила по телефону с редактором многотиражки. Тот сказал, что тема важная, поворот ее неожиданный и придаст статье дополнительную значительность, так как рабочий читатель увидит широту кругозора и духовное богатство Анны Шуматовой.
Когда Крылатова принесла готовую статью, редактор прочитал, воодушевленно одобрил и сдал в набор с пометкой «Срочно».
Но дни шли — статья не появлялась. Крылатова позвонила редактору — в чем дело? Он извинился за проволочку, объяснил, что материал послан на консультацию, поскольку насыщен спецификой, в которой редакция не компетентна.
Люция Александровна еще поработала над статьей и предложила ее заместителю главного редактора центральной газеты, которого хорошо знала по Советскому Комитету защиты мира. Тот сказал, что тема важная, хорошо видна многогранная личность советской труженицы, возмущенной бесхозяйственностью и кровно заинтересованной в сохранении уникального памятника архитектуры и садово-паркового искусства. Статья была сдана в срочный набор. Публикация ее откладывалась из номера в номер. Кажется, материал посылали для согласования директору научно-исследовательского института Мараньеву, проявляющему большую заинтересованность в судьбе Красного Бора.
Потом заместитель главного редактора объяснил Крылатовой: «Понимаешь, в преддверии Олимпиады статью печатать нецелесообразно». Это была вторая ватная стена.
Дружеские отношения Люции с Анной, слава богу, не нарушились из-за невыполненного художницей обещания со статьей.
Крылатова продолжала писать картину «Наставница и ученица», хотя забота о внуках — Наташа еще не вернулась, а Сергей Чекедов ограничивался приветами детям по телефону — заполняла почти весь день.
Люция Александровна перебралась на квартиру Наташи. Анна иногда заходила туда, немного помогала по хозяйству.
Однажды Люция показала приятельнице диапозитивы «Старая Москва и Подмосковье». На другой день Анна уговорила председателя цехкома Рыжикова попросить Крылатову продемонстрировать ее коллекцию в красном уголке цеха.
— Удивительно интересно! — доказывала Шуматова. — И есть разные виды Красного Бора. И если к нам на завод приедут олимпийские гости, мы сможем очень хорошо рассказать им, каким было Подмосковье и как оно изменилось.
Но когда Люция Александровна по просьбе Рыжикова пришла в назначенный час после окончания рабочего дня со своими диапозитивами в красный уголок, на дверях белел листок с лаконичным сообщением: «Показ видов Москвы переносится, о дне будет объявлено».
Ни Рыжикова, ни Гречина в цехе не было. Анна растерянно объяснила Люции, что секретарь парторганизаций Степан Устинович Гречин посоветовал отменить показ диапозитивов.
— Не отменить, а перенести! — машинально поправила художница.
— Он сказал «отменить»!
Это была третья ватная стена.
Люция Александровна уже уразумела, кто их сооружает. Она решила поговорить с Альфредом Семеновичем Мараньевым начистоту.
И в ту же минуту, когда решила, узнала номер прямой телефонной связи с директором института и лихорадочными пальцами прокрутила диск.