Испытания

Мараньев оказался на месте. Подчеркнуто вежливо объяснил, что, хотя он чрезвычайно рад звонку известной художницы, времени для беседы и тем более для встречи у него нет, поскольку идет совещание.

— Когда можно вам перезвонить, Альфред Семенович?

И тут Люция почувствовала, что возникает четвертая ватная стена. Мараньев был цинично уклончив:

— Как-нибудь на следующей неделе, которая, возможно, будет посвободней.

Люция позвонила через день: ей уж не во сне, а наяву казалось, что на нее навалилась четвертая, самая страшная изо всех ватная стена и что надо как можно скорей спасаться — выбираться из распухающего удушья.

Она удивилась тому, что прямая связь с Мараньевым сохранилась: почему-то нафантазировала отключенный им телефон.

Усмехнулась: нет, видно, преувеличивает она свое значение в паутине Мараньева, не думал директор изолироваться от внешнего мира ради того, чтобы избавиться от необходимости разговаривать с настойчивой художницей.

Усмешка еще таилась в ее интонации, когда она чуть-чуть косноязычно объясняла, что решила позвонить раньше назначенного срока на всякий случай — вдруг найдется у Альфреда Семеновича возможность для деловой встречи?

Услышав отчетливую ответную иронию в новом — точно так же сформулированном, как предыдущий, — отказе директора, художница впервые подумала, что мараньевское искусство ткать паутину сложнее, чем она представляла себе! Паук выкамаривался, как сказал бы Горелов, вел затейливую игру, цель которой пока не ясна была Крылатовой.

Впрочем, она обладала некоторым тактическим преимуществом: она уже знала, что Мараньев ведет игру, а он об ее догадке, по-видимому, не знал.

Он скорее всего не знал и о том, что Люция Крылатова, представительница своего поколения, видела в любой затейливой игре на общественном поприще столкновение прежде всего не характеров, а идей. Политическую борьбу! Вступала в нее гордо, порой с излишней горячностью, но без излишних расспросов, повинуясь своим убеждениям.

Возможно, излишняя горячность толкнула Люцию Александровну после ее второго телефонного звонка Мараньеву на Кропоткинскую, 10, в Советский Комитет защиты мира. Директор института часто заходил туда; если не увидит его сегодня, увидит завтра или послезавтра. Повезло. Ей сказали, что Мараньев с кем-то беседует.

Она все-таки вошла. И хотя с порога увидела, что кроме Мараньева за длинным столом еще несколько человек, осталась, села поодаль. Благо кто-то добродушно пригласил:

— Пожалуйста, пожалуйста, Люция Александровна, секретов у нас нет, готовимся к предстоящему пленуму комитета.

Люция не вслушивалась в размеренное, как бы ложащееся в предназначенное русло течение разговора за столом. Успокаивала деловитость совещания. Когда оно закончилось, Люция непринужденно поздравила, директора института с его популярностью как борца за мир: общественности известно, где искать товарища Мараньева во внеслужебное время — на Кропоткинской, 10.

Напряженность физиономии Мараньева поразила художницу. Еще более поразительными, нарочито оскорбительными были его любезно произнесенные слова:

— Ваша дочь, насколько я знаю, назойливо гоняется за секретарем райкома партии. Портреты его вывешивает; вы за мной гоняетесь. Очевидно, у вас в роду бег… Дианы за оленем, кажется, так?

Люция Александровна гневно побледнела. Чуть было не вырвалось у нее: «Я, разумеется, не Диана, а вы — не олень, а паук. Что касается портретов, то ваши, в образе паука, я, действительно, вывешиваю!»

Но уже когда реплика, что называется, трепетала на кончике языка, Крылатова мгновенным лучом интуиции высветила для себя еще одно преимущество: в игре, которую вел Мараньев, ему зачем-то нужно было взвинтить художницу, продемонстрировать ее несдержанность.

Повернув с усилием в душе некий чудодейственный винтик, она спросила мягко, чуть-чуть кокетливо:

— А почему, в самом деле, Альфред Семенович, вы отказываете мне в деловом разговоре? Или, может быть, на любую встречу вам необходимо разрешение вашей супруги, Клавдии Ефимовны, кажется, так?

— Пожалуйста, если вам удобно, завтра в институте, в моем кабинете, в девятнадцать ноль-ноль, — любезно сказал Мараньев.

Кажется, она одержала победу. Одержала ли?

На данном этапе игры-борьбы, кажется, все-таки да, одержала.

Альфред Семенович недолго предавался досаде по поводу того, что не удалось вызвать известную по собранному им досье вспыльчивость художницы.

«Может быть, все и к лучшему!» — сказал он вечером Нелли, не посвящая ее, впрочем, в ход своей игры. Пока не посвящая. Альфред Семенович все более и более убеждался, что Нелли Брыськина нужна ему не только как тактичный лояльный помощник.

«Не помощник, даже не сообщник и не компаньон, а… соратник!» — так с недавних пор определял для себя Альфред Семенович роль, ожидавшую Нелли в самом ближайшем будущем.

Уже несколько месяцев Мараньев заставлял себя анализировать поведение и служебную деятельность Лианы Анатольевны Брыськиной. И совершенно объективно, как ученый, он убеждался, что результат анализа безусловно положительный.