– Не хочу заново переживать… – Я чуть подумал: а что такого в моем рассказе? – Я, Валер, не из этого времени…
Видя слегка глуповатое выражение лица товарища, я продолжил:
– Я родился в восьмидесятом году. Тысяча девятьсот… – я хмыкнул, когда Валерка аж хрюкнул от удивления. – …восьмидесятом.
– Как это?
– Да мне бы кто сказал. Там умер, а тут появился, в чужом теле…
– Разве так бывает? – Веревкин просто охреневал от такой новости.
– Видимо, все же бывает.
– Ты не хочешь, чтобы об этом кто-то знал?
– Именно. А главное, Валер, тебя попросту расстреляют, если узнают, что тебе известно. Поверь и молчи, хорошо?
– Хорошо, – пожал плечами Веревкин. – А за что меня-то? – чуть подумав произнес товарищ, и тут до него дошло: – Так ты знаешь, когда война кончится?!
– Ты сможешь удержать в себе такую тайну? – я с сомнением посмотрел на бойца.
– Клянусь! Умру, но не выдам! – и Валера неловко вскинул руку в… пионерском приветствии.
– Ладно-ладно, – усмехнулся я, – но только не грузи вопросами, лады?
– Как это не грузить?
– Ну, не приставай, ладно? Я тебе не хочу всю историю за семьдесят лет пересказывать, да и мало что помню. Знаешь ли, история такая штука, что искажается с годами очень серьезно. Я не знаю, что в будущем людям преподносили как правду, может, там и нет ничего правдивого, одно вранье. Именно поэтому я никому и не рассказываю об этом. Не хватало еще ход истории изменить в худшую сторону. Хотя до сих пор поступками влиял вроде положительно.
– Андрюх, ну не томи! – воскликнул Валерка.
– В мае сорок пятого победим.
– Ни фига себе, сейчас же только февраль сорок второго… Три с лишним года?! – Валера полностью охренел от услышанного. Думаю, я тоже чувствовал бы себя так же. В прошлом году, когда озвучил друзьям эту информацию, меня еще и побить хотели.
– Все, слышишь, хватит об этом. Точка. Возникнет надобность, расскажу. А пока можешь просто подумать, это несложно на самом деле, может, поймешь, почему я не придаю огласке свое появление.
– Первое, что приходит в голову, тебе надо в Москву! Товарищ Сталин…
– Товарищ Сталин просто прикажет меня расстрелять, а я еще пожить хочу, может, пользу принесу.
– За что тебя расстреливать, вон мы как воюем!
– Эх, Валера… – грустно вздохнул я. – Говорю же, подумай, а потом делай выводы. Хватит, наговорились.
– Чего делать будем?
– Нужно осмотреться, хочется понять, где мы вообще. Ту карту, что у нас была, капитан тогда так у себя и оставил.
– Это когда посмотреть попросил?
– Ага, – кивнул я. Блин, ведь реально не знаем, даже примерно, где мы находимся.
– Когда шли по болоту, деревья не мешали, я видел солнце, светило оно слева, а время было около пяти вечера…
– Похоже, на северо-восток шли, если прямо шли, конечно, – задумался я. Вот ведь, а я, пока убегали, даже не удосужился на небо взглянуть, больше под ноги смотрел. – Ну, сторону света мы определим и по муравейнику, это не сложно. Но все же хотелось бы понять, куда идти. Мне нужно навестить жену, понимаешь?
– Понимаю. – Эх, мальчишка еще, для прежнего меня. Чего он понимает? Думает, наверное, что мне просто женщину хочется.
– Ничего ты, братишка, не понимаешь! Я люблю ее, сил нет уже. Оставил ее одну, в деревне во вражеском тылу… – что-то кольнуло в груди, стало еще более грустно. Как-то и нога вновь заныла.
– Болит? – понял мой жест Валера. Это я рукой ногу погладил.
– Заныла что-то, надо пройтись немного, заодно пойму, как вообще.
– Давай помогу, – Валера тут же вскочил и, взяв меня за руку, под локоть, помог встать. И, видимо, решив воспользоваться моментом, задал вопрос, который меня всегда раздражал:
– Андрюх, а коммунизм построили? – и взгляд прячет, ну точно, мальчишка, совсем еще зеленый. Как ему объяснить, что этот самый «изм» всего лишь сказка? Что никогда такого не будет нигде в мире.
– Там сложно все, я не политик, да и не знаю я, как тебе ответить. Видишь ли, я не люблю врать. Могу что-то выдумать, но в крайнем случае.
– Но жить стали лучше, или как?
– Смотря с чем сравнивать, – задумался я. А правда, если сравнивать с довоенным временем, или вообще с войной, тогда, конечно, лучше.
– Ну, как народ в деревне живет, колхозы есть?
– В двухтысячных годах уже нет, в деревнях только частники. Развалили село наши правители хреновы.
– Как же так, а кто хлеб выращивает?
– Частники, говорю же. Валер, мы опять скатываемся не в ту сторону. Говорю, там все очень сложно. Мне не объяснить так просто.