— Ну да… — Айви слегка смутилась. — Если они умны и талантливы… или их родители в состоянии дать взятку, то уважаемые люди из престижных школ делают на них ставки.
— Значит, не каждый может учиться дальше?
— Конечно нет! — рассмеялась мачеха. Кивнув на служанку, которая поставила на стол соусник, она добавила шёпотом: — Будь все образованными, откуда брались бы слуги?
— Но это же несправедливо! — возмутилась Морриган, провожая покрасневшую девушку взглядом. — А что получает тот, кто делает ставку?
— Возможность следить за образованием избранного кандидата, — объяснил Корвус, нетерпеливо отмахнувшись, — формировать юные умы, наше будущее и всё такое прочее. Довольно вопросов, тебя это не касается… Лев, во сколько у меня встреча в четверг с председателем аграрной комиссии?
— В три.
— А я могу пойти? — спросила Морриган.
Корвус озадаченно моргнул, лоб собрался в морщины.
— Зачем тебе идти на мою встречу с председателем?..
— Да нет, в ратушу!
Мачеха изумлённо округлила глаза:
— Ты? На День ставок?
— Я просто… — Морриган слегка смутилась. — У меня скоро день рождения, вот и был бы подарок. — Растерянность на лицах родных подтверждала подозрения, что её послезавтрашнее одиннадцатилетие успешно забыто. — Там может быть интересно… — Она опустила взгляд в тарелку, уже жалея, что вообще раскрыла рот.
— Там неинтересно! — ядовито усмехнулся Корвус. — Там политика. Нет, ты не можешь пойти. Совершенно исключается. Нелепая идея.
Морриган поникла на стуле, чувствуя себя донельзя глупо. А чего она ожидала? Отец прав: идея смехотворная.
Семейство Кроу продолжало жевать в напряжённой тишине. Нарушил молчание Прав.
— На самом деле, канцлер… — начал он осторожно.
— Что? — Корвус с раздражением бросил вилку, устремив на помощника свирепый взгляд.
— Ну… если бы… то есть я не утверждаю, что это стоит делать, но, если бы вы взяли с собой дочь, это помогло бы, так сказать, смягчить ваш имидж… в некоторой степени.
Лев нервно потёр руки:
— Мне кажется, сэр, что Прав… э-э… прав. — Поймав уничтожающий взгляд канцлера, он сбивчиво пролепетал: — Т-то есть, я в том смысле, что, согласно опросам, избиратели в Большом Вольфакре считают вас несколько… м-м… суховатым.
— Отчуждённым, — уточнил Прав.
— Вот именно… Вашему рейтингу не повредит, если напомнить, что вас вскоре ждёт участь… м-м… убитого горем отца. С точки зрения газетчиков, это придало бы событию некоторую… э-э… пикантность. — Лев мучительно подбирал слова.
— Насколько пикантную?
— Для первой страницы.
Корвус молчал, задумавшись. Морриган видела, как дёргается уголок его левого глаза.
ГЛАВА ВТОРАЯ
День ставок
— Нападений акул, — подсказала она.
Корвус свирепо обернулся — лицо его вспыхнуло красными пятнами.
— По-твоему, это смешно? На тебя будет пялиться вся ратуша — на тебя и на меня! Хочешь нарочно погубить мою карьеру?
— Нет. — Морриган смахнула с лица брызги его слюны. — Нарочно я ничего не хочу губить.
Бывать в ратуше ей уже доводилось. Обычно отец брал дочку, когда его популярность падала до плинтуса и требовалось продемонстрировать поддержку семьи. Мрачное здание с каменными колоннами в тени величественной часовой башни было самым значительным в Джакалфаксе. Впрочем, сама часовая башня занимала Морриган куда больше, хотя она и старалась наверх не смотреть.
Небесные часы походили на обыкновенные разве что круглым циферблатом, но не имели ни цифр, ни стрелок. В огромном стеклянном круге отражалось лишь пустое небо, менявшее цвет год за годом — от бледно-розовых тонов эпохи Рассвета к ярко-золотому полудню, оранжевому сиянию Заката и густой синеве Сумерек.
Сегодня, как и весь последний год, Небесные часы показывали Сумерки. Это означало, что не за горами и пятый, последний, цвет цикла — чернильно-чёрная, усыпанная звёздами Тьма, конец эпохи.
Ничего, ещё целый год впереди! Выбросив из головы мрачные мысли, Морриган взбежала по ступеням следом за отцом.
В мрачном гулком зале сегодня царило оживление. Сотни одетых по-воскресному мальчиков с прилизанными волосами и девочек в шляпках, с бантиками в косичках выпрямились на стульях под привычным суровым взглядом президента. Вождь всегда с народом — его портрет висел в каждом доме, магазине и учреждении Республики.
Когда канцлер с дочерью уселись в кресла позади трибуны оратора, весёлый гомон стих, сменившись возбуждённым перешёптыванием. Любопытные прищуренные взгляды сверлили Морриган со всех концов зала.
Корвус неловко положил руку ей на плечо, изображая родительскую любовь, и репортёры защёлкали камерами. «Точно, на первую страницу, — подумала Морриган. — Обречённая дочь и заранее горюющий отец — невероятно трагическая пара». Она постаралась принять вид понесчастнее, насколько позволяли слепящие фотовспышки.