Испытатели

В обновленном виде качества самолета заметно улучшились. В то же время характер его так испортился, что до выяснения причин этого фигурные полеты были запрещены.

Самолет, неизвестно почему, проявлял склонность самовольно загораться в воздухе в то время, когда летчик делал фигурные полеты.

Из-под мотора вдруг выскакивало пламя, быстро облизывало всю машину и так же внезапно с поворотом машины исчезало. К счастью, из-за этих причуд пока еще несчастных случаев не было.

Выяснить причины этих, мягко выражаясь, капризов поручили Супруну. Он долго и дотошно выпытывал у летчика Авдеева все, что тот знал об этой машине.

Супрун, получив задание, взлетел. Он забрался довольно высоко, так как в испытательных полетах запас высоты нередко выручал летчика.

Вот он ринулся вниз, потом взял на себя рули и расписался в небе длинным и непрерывным рядом фигур. Так старый опытный писарь одним росчерком подписывает длиннейшую фамилию.

В том же темпе летчик сделал несколько переворотов через левое, а затем через правое крыло.

Ничего подозрительного в поведении машины не было. Она опять вошла в петлю. Но в верхней точке вертикального круга замерла, и летчик в тот самый момент, когда он повис вниз головой, быстрым иммельманом поставил машину с "головы на ноги".

Следующий иммельман Супрун сделал замедленно, и в то время, когда самолет, летевший вверх колесами, стал переходить в обычный горизонтальный полет, его, точно брызнувшей струей, охватило тут же исчезнувшим пламенем.

Супруна осенила мысль. Он снова перевернулся на спину и, летя вниз головой, стал медленно менять наклон носа машины.

Еще раз ударило пламя, и хотя летчик-испытатель тут же перевернулся головой вверх, огонь не пропал, а, наоборот, стал распространяться, захватывая все новые части машины.

Вызвав пожар и почти догадавшись о причинах его возникновения, надо было потушить огонь, иначе причины, из-за которых загорелся самолет, исчезли бы в огне.

Снижаясь и маневрируя, летчик подставлял воздушному потоку то одну, то другую часть самолета, сильнее всего охваченную распространившимся пламенем.

Воздушная струя прижимала огонь, не давая захватывать новые части машины.

Супрун выдумывал самые различные и странные положения для самолета. Начинал одну фигуру, прерывал ее, переходил на другую, комбинировал ее с третьей.

Так он снижался, препятствуя пламени охватить всю машину.

Но окончательно погасить огонь не удавалось, и положение становилось все более серьезным. Кабина заполнилась дымом, и дышать было все труднее. Черно-красные огненные языки время от времени хлестали в лицо, заставляя отворачиваться и прятать голову в плечи.

Дело принимало дурной оборот. Надо было думать о парашюте, а воспользоваться им в то время не было смысла. То, что осталось бы невыясненным сегодня, все равно пришлось бы выяснять завтра.

Эта мысль подстегнула летчика, и он еще яростнее взялся за дело. Обдуманно швыряя машину, он частыми ударами потоков воздуха, как метлой, сметал огонь.

Языки пламени стали укорачиваться, пропадать и наконец исчезли совсем.

Супруна, когда он вылез из машины, трудно было узнать: его лицо от копоти было черным, как у негра.

-- Думаю, что здесь неудачна бензосистема, -- доложил летчик прибывшему на аэродром начальству.

Когда сняли капоты и осмотрели моторную установку, то диагноз летчика-испытателя полностью подтвердился.

Бензопроводка была устроена так, что когда машина зависала некоторое время вверх колесами, система переполнялась, горючее, вытекая, попадало на раскаленный мотор и воспламенялось.

Правильность диагноза Супруна подтвердилась еще и тем, что, когда устранили обнаруженный летчиком конструкторский дефект, самолет вновь обрел свой "добрый" характер.

Два "одноногих"

Машина, на которой Краснокутнев носился над летным полем, -- новый скоростной истребитель, -- имела, как и большинство других наших машин, две ноги шасси. И то обстоятельство, что у него в это время сиротливо торчала только одна, сильно занимало и беспокоило летчика.

Испытатель невольно вспомнил необычную машину, которую он испытывал несколько лет назад. Она была одноместной, предназначалась для воздушных гонок, и потому конструктор выполнил все так, чтобы как можно меньше деталей выступало наружу. Даже фонаря летчика, обычно возвышающегося над фюзеляжем каждого самолета, у нее не было. Но особенно оригинальным было шасси. Самолет опирался на одно небольшое, расположенное под мотором колесо. Две подпорки, расположенные по концам крыльев, поддерживали из и предохраняли от ударов о землю. В полете это своеобразное шасси убиралось, и машина развивала исключительно высокую по тем временам скорость, не имея себе равных. Управлять, однако, этим самолетом было довольно трудно. Обзор был крайне ограничен. Крыльевые подпорки при рулеже неоднократно ломались, и машина часто взлетала и садилась на одно лишь колесо. Несясь по земле, она при небольших толчках размахивала крыльями, как канатоходец руками для равновесия. Но если этот гоночный самолет был, так сказать, по рождению "одноногим", то здесь было совсем другое дело.