Испытатели

В хороший летний день, не очень жаркий и не очень прохладный, бомбардировщик, нагрузившись бомбами и горючим, стартовал на юг.

Он мчался вперед, к Азовскому морю, а назад убегали рощи Подмосковья, черноземные поля Курска, меловые горы Белгорода.

— Правильно идем, штурман? — спрашивал летчик.

— Все точно, — отвечал Бряндинский. — Скоро будет кочегарка.

— Какая? — удивился летчик.

— Всесоюзная. Донбасс. А пока за отличную службу получай ценный подарок.

И к ногам летчика лег промасленный пакет, в котором были завернуты шесть штук еще теплых московских пончиков.

— Откуда они у тебя? — удивился летчик.

— Небось, из Москвы летим! — ответил штурман.

Летчик стал закусывать. Тем временем внизу, под крылом машины, проносились затянутые черным заводским дымом промышленные города Донбасса, степи Приазовья, и наконец вдали, подобно огромному зеленому камню, в котором виднелись белые прожилки пены, сверкнуло море.

— Мы у цели! — несколько минут спустя сказал Бряндинский деланным, театральным тоном. — Бомбы летят вниз!

Он открыл люки и нажал на установленные у прицела кнопки. Серия бомб рванулась вниз, и огромные водяные столбы взметнулись вверх.

— Теперь можно разворачиваться домой, — балагурил штурман, — погуляли на юге — и хватит.

Они легли на обратный курс, и только что просмотренные пейзажи покатились назад, как в фильме, запущенном с конца.

Они уже пролетели Донбасс, все шло хорошо, но внезапно поднялся и с каждой минутой усиливался встречный ветер.

— Ну, Саша, держись! — говорил летчик. — Следи, дорогуша, за курсом. Почти все в твоих руках. Если хоть немного попетляем, не миновать нам сидеть в лесу на деревьях.

— Чуть-чуть поверни влево. Вот так держать!

— Есть так держать! — в тон штурману отвечал летчик, поворачивая нос машины.

— Молодец!.. Получай за это гостинец! — сказал штурман, и летчик увидел у своих ног еще один пакет, в котором оказались абрикосы.

— А это откуда у тебя?

— Как откуда! С юга, небось, летим.

Между тем из-за сильного ветра, значительно снижавшего скорость, стрелка бензиномера быстрее, чем хотелось, ползла к тому месту прибора, куда все чаще обращался взор летчика: к нулю.

И неиссякаемая бодрость штурмана все меньше действовала на ухудшавшееся настроение летчика. Самолет пересек границу Тульской области, перелетел в Московскую. Стрелка прибора колыхалась уже между нулем и первым ее делением, все более склоняясь к красной граничной черте.

Проклиная ветер, летчик напряженно вглядывался в даль. Он уже не спрашивал курс. Здесь все было знакомо, и летчик нетерпеливо ждал реку, за которой должен был показаться аэродром. Но то, что в другое время казалось бы близким, теперь представлялось чрезвычайно далеким, потому что расход бензина превышал расчетный.

Летчик сверху увидел Серпухов и вспомнил, что там есть хороший аэропорт, что там у него есть друзья, что он устал, неподвижно сидя уже много часов на одном месте. Но в эту минуту он услышал в наушниках голос штурмана, будто угадавшего его мысли:

— Серпухов прошли. Теперь пустяки остались!

И Серпухов, как и другие оставшиеся позади города, точно растаял под солнечными лучами.

Летчик так же старательно всматривался на север, как оттуда, с аэродрома, всматривались на юг. И он и те, другие, обрадовались, увидев наконец друг друга.

— И сейчас, небось, горючка осталась? — спросил техник, когда летчик вылез на землю.

— Не думаю. На всякий случай проверьте.

Техник отвернул краны. Несколько капель бензина упали на землю.

— На зарядку зажигалки хватит! — крикнул он.

— И то хорошо, — сказал начальник. — Могло быть хуже.

— Да! — многозначительно улыбнулся Бряндинский. — К тому же конструктора обманули. Дистанцию, вдвое большую расчетной, прошли.

— Я думаю, он на это не обидится, — сказал инженер.

— Наоборот, обрадуется старина.

— Хотя инструкцию придется ему несколько переделывать, — рассмеялся летчик.

Три тысячи фигур

Начальник полагал, — правда, он этого не высказывал вслух, — что юркие крохотные истребители совершенно не подходят к монументальной, как памятник, фигуре летчика Стефановского. Ему, считал комбриг, больше идет летать на тяжелых и сверхтяжелых кораблях.

Относительно Нюхтикова, с его спокойным характером, величавой походкой, неторопливой речью и медленными движениями, комбриг был примерно такого же мнения. В узком кругу он иногда говаривал, что в этих двух летчиках, прекрасно испытавших бомбардировщики, он не видит той резвости и задора, которые присущи истребителям.

Это мнение начальства осложняло положение, так как, считая себя заядлыми истребителями, и Стефановский и Нюхтиков каждый раз напоминали, что обладают в этом деле нужной подготовкой и солидным стажем. В последнее время стало все больше появляться новых типов машин, и желание попилотировать ими, покувыркаться в зоне — специальном месте для фигурных полетов — до того обострилось, что у летчиков, как они выражались, «зубы ныли».