Испытатели

Стефановский что-то прикидывал в уме и сокрушенно ворчал:

— Черт возьми, много еще осталось. Ну и работенка!

— Твоя инициатива, — говорил Нюхтиков.

— Ничего, добьем! — бодрился Стефановский, без особого энтузиазма, занимая свое место в кабине.

Под вечер, после работы, они доставали со шкафа счеты и, неумело перебирая костяшки, помогали друг другу подбивать дневной итог. Каждодневные записи были похожи и представляли собой следующее:

Петель…………………………. 40

Иммельманов………………… 30

Переворотов левых…………. 25

Переворотов правых………… 25

Витков штопора правых…….. 20

Витков штопора левых………. 20

Пикирований…………………… 15

Горок……………………………. 20

Полетов вверх колесами…….. 10

Цифры умышленно выбирались легко запоминающиеся, чтобы при пилотаже не сбиться со счета.

Тем не менее подвести итог оказалось довольно хитрым делом, в особенности в первые дни, так как счеты при проверке показывали каждый раз иной результат.

Посмеиваясь, летчики сваливали свое неумение считать на устарелость конструкции счетов, изобретенных еще в глубокой древности. Брали карандаш, бумажку, и цифра 205 несколько раз подтверждалась.

После каждых пятисот фигур машину останавливали на полдня. За нее принимались инженеры и техники. Они разбирали ее, замеряли изменения в сомнительных местах и все это подробно записывали. То, что ослабело, подкрепляли, и летчики возобновляли полеты.

К исходу шестого дня костяшки счетов стали послушнее и безошибочно порадовали летчиков крупной четырехзначной цифрой.

Дело шло к концу.

В шестнадцать часов следующего дня Стефановский совершил последний полет. Он сделал в общей сложности около двух тысяч фигур, Нюхтиков — остальные.

Начальник пожимал им руки и, поздравляя с усмешкой, приговаривал:

— Я знал, что вы быстро и хорошо справитесь с задачей. У вас было такое большущее желание! Теперь вы завоевали себе право испытывать истребители.

Летчики скромно улыбались, надеясь, что эта возможность будет им предоставлена после некоторой передышки.

За облаками

Бывший инструктор Ковалева, летчик-испытатель Сергей Холопцев, предложил ему слетать на поиски новой площадки, пригодной для аэродрома. У него были какие-то свои планы на этот счет.

День был пасмурный. Густые серые облака тяжело плыли над землей. Было ни тепло, ни холодно, — обычная в этих краях погода в середине февраля. С азбукой летного дела Ковалев был уже знаком: умел взлетать, садиться, немного покувыркаться в «зоне» и в ясные дни утюжить воздух вблизи своего аэродрома, боясь отклониться чуть в сторону, чтобы не заблудиться.

Ковалев расположился в задней кабине «У-2» и дал газ. Машина бежала долго, ее лыжи никак не могли оторваться от липкого снега. Пришлось взять ручку немного на себя, и самолет повис в воздухе.

Ковалев стал набирать высоту, сравнивая положение моторного капота с горизонтом, кусок которого заслоняла неподвижная широкая спина в кожаном реглане — Сергея Холопцева.

В тот раз, когда он впервые поднял Ковалева в воздух, он так же сидел в передней кабине и отпускал в резиновую трубку, а через нее в его уши всякие нелестные замечания.

— Зачем зажал ручку, все равно из нее сметанки не выжмешь? — гудел он, зная, что Ковалев любит полакомиться в аэродромном буфете сметанкой с сахарным песком.

Ковалев немного отпускал ручку управления, но вскоре забывался и опять судорожно зажимал ее в своей руке, орудуя ею, как кочегар лопатой. От этого машину резко швыряло то вверх, то вниз, будто ее качали океанские волны, а со стороны можно было подумать, как порой говорят летчики, что он гоняется за блохой.

— Опять зажал управление, — мягко и вкрадчиво слышалось в наушниках.

Инструктор решил, видимо, применить так называемый индивидуальный подход и сбавил свой грозный тон.

— Рулями надо работать нежно, как любимую девушку ласкаешь, — продолжал он. — К ручке надо еле-еле прикасаться…

Такое сравнение было достаточно понятно. Ковалев разжимал руки, которые заныли от напряжения.

— Ладно! Оставь управление. На первый раз хватит. Ну-ка, а теперь покажи, где наш аэродром.

Ковалев быстро высунул голову за борт, увидел какую-то незнакомую местность и наугад показал пальцами вниз, как раз в противоположную сторону.

— Нашел! — усмехнулся инструктор. — Только не то, что нужно.

И он пошел на посадку, всю дорогу читая нотации: что, дескать, некоторые учлеты не уважают теорию, мало занимаются ею, им бы только подлетнуть…

Ковалев краснел, — он это видел в зеркало, — и, спрыгнув на землю, почувствовал себя на седьмом небе.

Теперь все это было позади, как и тот аэродром, с которого они только что поднялись.