Испытательный срок для киллера

– А что ты, Саша, удивляешься? Сам же у нас работал, знаешь, что все опечатывание – одна видимость. Да у нас в секторе когда в позапрошлом году Светка печать потеряла, полгода дверь старым пятаком запечатывали, думаешь, заметил кто-нибудь? Ключи ко всем дверям можно подобрать запросто, код на нашем этаже уже весь институт знает. Я вам больше скажу: проходная институтская – это только для таких, как мы, а кому надо, тот всегда в институт попадет, в любое время. Помните, как года три назад вечером часов в восемь из соседнего отделения одна девица задержалась, а на нее в нашем коридоре маньяк набросился? Хорошо, в экспериментальном цехе мужики оставались, услыхали, как она орет, скрутили его, оказалось, что мужик этот совсем не из нашего института, как он туда попал, интересно знать? Никто не знает, в проходной тетки клялись, что не пропускали, и я им верю. А как рабочий какой-то с ящиком инструментов полдня бродил по этажам, в макетке был, в цехе, пока не выяснилось, что ему вообще напротив надо было в Морфизприбор? Кто его пустил? Опять все отказываются.

– Да понятно, понятно, но вот что я спрошу… – Валя торопливо отправил в рот огромный кусок лазаньи, прожевал, подмигнул Надежде, что, мол, очень вкусно. – Вопрос у меня самый что ни на есть простой: за каким чертом все это им надо?

– Что – все?

– Ну вот, вся эта серия убийств, устранение свидетелей и все такое, зачем это все? Что такое в нашем институте можно делать, какой такой криминальный бизнес? Кому мы вдруг так до зарезу понадобились?

– Не знаю, не знаю, бред какой-то. – Надежда положила мужчинам добавки. – А только смотрите: все вокруг Синицкого крутится. Ленке точно он что-то подсыпал. Тех на Жоркиной квартире убили из-за того, что они знали, что Синицкий там с Леной встречался, а Лену-то убили, чтобы в никандровской смерти никто не копался! Ой! – Надежда привстала с места. – Я же совсем забыла, я же сегодня нашла в тайнике никандровском, в банке с кофе. – Она протянула им записку.

Валя озадаченно повертел в руках клочок бумаги.

– Что, думаешь, он действительно опасался чего-то и тебе написал, что на даче важное спрятал? Да, мне, кстати, Павел Никандров вчера звонил, интересовался, как дела, не прояснилось ли что, а то в полиции с ним и разговаривать не хотят.

– Звони ему, надо на дачу ехать. Поедем, Саша?

– Если завтра, то я не могу, работаю, а ты уж там будь поосторожнее.

– Да, страшновато все как-то. Я сейчас Жорке звонил, говорю, Жора сиди тихо, Синицкого убили. Ты стой на своем, что ничего не знаешь, а то и с тобой разберутся. Он трясется там весь. Еще и от жены, говорит, попало, она, оказывается, не знала, что он квартиру сдавал.

– Куда же он деньги-то девал?

– Да похоже, на пьянку, ты права была, Надежда, слабоват он стал по этому делу.

Валентин стал собираться домой, сказал, что позвонит Павлу Никандрову из дома, договорится о поездке на дачу. Это надо сделать на ближайших выходных, то есть завтра или в воскресенье. Валя ушел. Надежда рассеянно мыла посуду, одна мысль не давала ей покоя: что же, что такое страшное организовал Синицкий, для чего потребовалось убивать столько человек? И если все организовал Синицкий, то кто же тогда убил самого Синицкого и зачем?

Весь день накануне сотрудники отделения шерстили гаражи на предмет обнаружения светло-зеленого «Москвича» с номерами, где были тройки или пятерки, и, как ни странно, нашли его. Подивившись такому везению, капитан Беленький выяснил адрес владельца машины, и через полчаса перед ним уже сидел сердитый дядька лет пятидесяти, которого оторвали от ужина и от телевизора. Дядьке предъявили Бориса Черникова. Он Борьку не признал, а Борька его признал. Капитан Беленький начал официальный допрос.

– Гражданин Кашин, расскажите мне, что вы делали в понедельник во второй половине дня, куда вы ездили на машине?