Исследование Апокалипсиса

«Мы находимся в конце эпохи разума. Дух сделался самовластным и стал болезнью жизни. Наша революция — это не просто политический и социальный переворот; мы стоим перед гигантским переворотом моральных понятий и духовной ориентации людей… Скрижали с горы Синай уже недействительны. Совесть — жидовская выдумка. Что-то вроде обрезания, окорачивание человеческой сущности»[94]. И т. д.

Поэтому у Гитлера были все основания говорить так: «Я не просто борюсь с учением Маркса. Я еще и выполняю его заветы. Его истинные желания и все, что есть верного в его учении, если выбросить оттуда всякую еврейскую талмудистскую догматику… Я многому научился у марксистов. И я признаю это без колебаний. Но я не учился их занудному обществоведению, историческому материализму и всякой там предельной полезности. Я учился их методам. Я всерьез взглянул на то, за что робко ухватились эти мелочные секретарские душонки. И в этом суть национал-социализма»[95].

Прав был М. Бубер, что, по Марксу, во всякой морали находят свое идеальное выражение условия существования правящих классов, и, пока существует классовая борьба, всякое различие между добром и злом является не более чем ее функцией, а всякая жизненная норма представляет собой не что иное, как выражение господства или оружие его осуществления, причем это распространяется не только на сменяющие друг друга моральные содержания, но и на моральные оценки как таковые[96]. Естественно, что такое отношение к морали представляет широчайшие возможности для ее самого циничного попирания, совершения самых жестоких преступлений.

Марксистско-ленинский коммунизм представляет собой вульгарную форму древних хилиазмических пророчеств, религию человекобожия. Являясь выражением духовного оскудения и упрощения, этот коммунизм оказался рационалистическим, переведенным с языка космологии и теологии на язык политической экономии и так называемой теории борьбы классов, переложением иудео-христианского хилиазма, а поэтому все его основные узлы получили экономическое и грубоматериалистическое истолкование. Избранный народ, носитель мессианской идеи, был заменен пролетариатом, который наделен совершенно исключительными функциями — в этой теории, разумеется. В ней же роль сатаны (дьявола, вообще зла) отведены капиталистам и всем богатым людям. Предмессианским мукам и скорбям соответствует прогрессирующее и всеобщее объединение широких народных масс. Апокалиптическому концу времен и наступлению царства христова предшествовали убийства людей и их неимоверные страдания, но они ведь существовали только в фантазиях автора (авторов) Откровения. Массовые же казни и мучения людей после начала реализации хилиамическо-коммунистической программы имели место в весьма суровой действительности.

Эквивалент слова божьего (священных текстов) в коммунизме был найден достаточно просто: им стало учение основоположников, «открытые» ими «законы» развития истории, общества, экономики, природы и т. д. Булгаков с горечью писал: «Необыкновенное притупление чувства мировой трагедии, обусловленное страшно поверхностным, механически-экономическим пониманием жизни сравнительно с религиозной углубленностью и обострением чувства трагедии у иудейских апокалиптиков, здесь прямо поражает». Надо сказать, что чувство трагедии, которое заставляет критически взглянуть на будущее и пути его достижения, у иудейских апокалиптиков действительно было. Но это нельзя утверждать в отношении христианского апокалиптика, у которого массовая гибель людей и глобальные природные катаклизмы не вызывают такого чувства.

Подобно христианской апокалиптике, марксизм остро чувствует все то зло, которое содержится в истории, а поэтому его философия и психология дышат катастрофизмами. Тем не менее он преображает пессимизм, казалось бы, неизбежно вытекающий из знания истории, в высший оптимизм, уверенно предсказывая окончательное торжество идеального общества. При этом марксизм как секуляризованная религия не может не надеяться на историческое чудо, хотя и тщетно пытается опереться на логику истории. Марксистский апокалипсис по-детски, подчас даже не пытаясь скрыть это, заимствует у религии ее символы и фантазии, концепции и идеи, прежде всего о вечном и трансцендентном. Его утопические фантазии с их земным натурализмом по существу оказываются идеологическим самодовольством, а кратковременные успехи ложно выдаются за гарантию конечных достижений. Кажущийся рационализм марксизма, особенно в его эсхатологической части, на деле оборачивается мистицизмом, а историческое, конкретное бытие обессмысливается, потому что его преходящие и относительные формы называются недостойными по сравнению с «великой» конечной целью.