Исследование авторитарной личности

F103, молодая женщина с высокими показателями, говорит: «Мои родители разрешали нам принимать решения самостоятельно, но в церковь мы должны были ходить». Здесь отсутствует всякий интерес к содержательной стороне религии: церковь посещается, «потому что так положено» и хочется, чтобы родители были довольны. В качестве последнего примера упомянем F104, еще одну женщину с предубеждениями, которая утверждает: «Я не знала никого, кто не был бы религиозен. Только одного молодого человека, он колебался, но все-таки был весьма предрасположен». По-видимому, посещение церкви должно показать, что человек в норме, или по крайней мере его можно считать правильным человеком.

Эти примеры объясняют нам, почему лица или группы, которые в глубине души «серьезно воспринимают» религию, склонны отвергать этноцентризм, что мы и наблюдаем в Германии, где такие «радикальные христианские движения», как, например, руководимое теологом-диалектиком Карлом Бартом, мужественно сопротивлялись национал-социализму, но предпочли остаться вне теологической «элиты». Тот факт, что человек в религиозно «нейтрализованной» среде серьезно обдумывает смысл религии, доказывает его независимость. Она вполне может привести к оппозиции против «приличных» людей, для которых «второй натурой» стала привычка посещать церковь, и в то же время воспринимается само собой разумеющееся, что евреи не допускаются в их клуб. Более того, упор на специфическое содержание религии, а не различия между принадлежащими и не принадлежащими к христианской вере выдвигают естественным образом на первый план мотивы любви и сострадания, которые совершенно стираются традиционными религиозными стереотипами мышления. Чем более конкретно и «гуманно» отношение индивидуума к религии, тем гуманнее он становится по отношению к тем, «кто этого не разделяет»: их страдания напоминают религиозному субъективисту об идее мученичества, неразрывно связанного в его сознании с образом Христа.

Короче говоря, как отметил сто лет назад Кьеркегор, приверженцы «официального христианства», вероятно, склоняются к этноцентризму, и отдельные религиозные группы не хотят отвергать его официально; напротив, «радикальные» христиане настроены думать и действовать по-другому.

Все же нельзя не заметить, что крайний религиозный субъективизм, который, с одной стороны, резко противопоставляет религиозный «опыт» «объективированной» церкви, может в определенных условиях соединяться с потенциальной фашистской ментальностью. Религиозный субъективизм, отвергающий все обязательные принципы, подготавливает духовную почву для других авторитарных притязаний. Сектантский дух индивидуумов, который они доводят до крайности, также может порой привести к определенному сходству с той агрессивной, защищающей приоритет собственной группы атмосферой, охватывающей все окружающее, и к тем скрытым анархистским тенденциям, которые характерны для потенциального фашизма. Этот аспект религиозного субъективизма играет важную роль в психологии агитаторов фашизма, преследующих свои цели под маской религиозности[41].

Среди тех, кто отвергает религию, следует определить ряд важных различий. Как показывают результаты статистики, люди неверующие и настроенные антирелигиозно, не должны быть автоматически уравнены как респонденты с низкими показателями. Наверняка есть среди них «агностики» или «атеисты», имеющие во всех отношениях прогрессивные взгляды; это касается и проблемы меньшинств. Фактическое значение этой «прогрессивности» может тем не менее в значительной степени варьироваться. Конечно, люди с прогрессивными взглядами, настроенные антирелигиозно, в современных условиях однозначно отвергают предрассудки; но когда речь идет о восприимчивости к фашистской пропаганде, решающим фактором является лишь то, мыслят ли они стереотипами, некритично придерживаясь атеизма, терпимости и т. д., не задумываясь о причинах, или же их отношение к религии является следствием самостоятельного мышления.