Исследование о смертной казни

Так как в другой части России, находившейся под властию Польши, дворянство сложилось гораздо более кастическим образом, чем в Восточной Руси, то в законодательстве литовском гораздо резче и объемистее определено было изъятие дворян от смертной казни. По литовскому Статуту 1588 г., шляхтич за убийство простолюдина (конечно, ему неподвластного) подлежит смертной казни только тогда, когда он пойман на месте преступления, и притом если обвинение будет подтверждено присягою истца с шестью свидетелями, людей неподозрительных, честных и достойных веры, и если, сверх того, в числе этих свидетелей будут два шляхтича. При недостатке одного из этих условий шляхтич или вовсе освобождается от всякого наказания, или только приговаривается к уплате головщизны, т. е. штрафа. Далее: тогда как для обвинения шляхтича требуются почти что невозможные условия, для его оправдания закон довольствуется сравнительно ничтожною долею этих условий. Шляхтич мог очистить себя от всякого обвинения в убийстве только присягой сам-треть, т. е. присягой своей и двух свидетелей или шляхтичей, или простолюдинов, без различия. В это же самое время простолюдин за убийство лица того же самого звания наказывался смертною казнью, хотя бы он не был захвачен на месте преступления; для постановления приговора достаточно было показания двух свидетелей. Если простолюдин убивал шляхтича, наказание увеличивалось несколькими степенями, т. е. он подвергался мучительной смертной казни; за убийство же зависимым холопом своего господина преступник подлежал наказанию как за измену, т. е. четвертованию. Относительно другого преступления — грабежа — существовали подобные же законы. Для обвинения шляхтича в этом преступлении необходимо было схватить его на месте преступления; без этого условия шляхтич не подлежал суду и на принесенное обвинение не обязан был оправдываться. Но даже более: не пойманный на месте, он может требовать со стороны холопа, обвинившего его, уплаты штрафа как за нанесение раны. Только после третьего обвинения не пойманного шляхтича в этом преступлении суд приступал к исследованию, а после четвертого — истцу дозволяется присяга сам-четверт. Простолюдины же, хотя и не пойманные на этом преступлении, не освобождаются от суда и наказания. За нанесение шляхтичем раны простолюдину, виновный подвергался только платежу штрафа, количество которого было определяемо по званию обвиненного, или же тюремному заключению, если рана нанесена им была шляхтичу. За нанесение же раны шляхтичу простолюдином, сей последний лишался руки; если же виновный — зависимый холоп, то за одно поднятие руки на своего господина у него отнимали руку, за раны же и побои его казнили тяжкою смертию. За оторвание руки или другого члена у шляхтича, виновный шляхтич подвергался тоже отнятию руки, а виновный простолюдин — смертной казни. Из этого обзора литовских законов очевидно, что шляхетство было изъято от смертной казни за исключением очень редких случаев. Ибо хотя de jure шляхтич подлежал смертной казни за убийство даже простолюдина, но de facto разве в очень редких случаях он мог быть приговорен к этому наказанию; потому что при обыкновенном течении дел стечение тех многочисленных доказательств, которых требовал закон для осуждения, могло произойти разве по какому-нибудь исключительному случаю. Шляхтич оставался не наказанным и за убийство лица из своего сословия. В Польше до последних времен общегосударственная власть была так слаба и право сильного так могущественно, как это было только в Европе в период наибольшего развития феодализма. Суд, постановивший приговор над могущественным шляхтичем, не имел средств привести его в исполнение; обвиняемый в уголовном преступлении шляхтич, не хотевший подчиниться приговору суда, объявлялся только баннитом, т. е. изгнанным. Но и после этого он мог испросить охранительную грамоту у короля, которая делала его безопасным от всякого приговора. Блакстон вслед за Пуффендорфом говорит, что один польский король нашел удобным освободить от наказания за убийство все дворянство посредством декрета, который начинался следующими словами: «Nos, divini juris rigorem moderantes» — Мы, по праву божественному смягчая строгость, и пр.

Из изложенного о привилегиях вытекают следующие выводы: