1) У всех народов до образования государств преступление является личною обидою для семьи и рода, а наказание — мщением. В это время нет и не может быть равенства наказаний. Кто сильнее, тот вернее и жесточе мстит; кто богаче, тот легче может избежать кары; тут господствует право сильного и богатого, хотя и не возведенное в закон. Но и с развитием государства не исчезает это неравенство. Напротив, оно долго сохраняется, формируется и является в виде законов. Отсюда у всех народов[49]
в первый период их государственной жизни существует два класса: народ, составляющий большинство, и немногочисленные дворянские роды и духовенство, представляющие меньшинство. Преступления первого класса, т. е. большинства, преследуются с поразительною жестокостию: смертная казнь и изувечение — вот наказания, которым большинство подлежит по закону. Напротив, меньшинство, в руках которого сосредоточиваются все роды власти, успевает путем закона или практики установить для себя или полное изъятие от смертной казни и других мучительных казней, родственных с первою, или же изъятие большинства случаев. Помилование, снисхождение судьи, вследствие подкупа или вследствие кастического пристрастия, бессилие власти привести в исполнение приговор над могущественным преступником парализуют действие тех малочисленных законов, которые грозят за известные преступления всем без изъятия смертною казнью, и таким образом дополняют законом установленное изъятие.2) Такое изъятие меньшинства от смертной казни нельзя считать признаком уважения к человеческому достоинству, ни даже началом уменьшения смертных казней. Скорее, это есть проявление ненаказанности того меньшинства, которое, будучи само изъято от ужасных казней, тем с большим легкомыслием расточает их угнетаемому им большинству. Это есть признак исключительных прав и привилегий — экономических, политических и судебных — немногочисленного класса и бесправия или полубесправия и угнетения целой массы народа. При таком устройстве общества не большая или меньшая тяжесть преступления составляет мерило наказания, а принадлежность к тому или другому классу: знатность рода, богатство, положение в обществе — эти обстоятельства, которые тяжкое преступление превращают в маловажное; напротив, бедность, недостаток прав, низкое положение в обществе — это такие обстоятельства, которые из маловажной вины делают преступление, достойное смертной казни. В самом этом устройстве лежит неиссякаемый источник смертных казней и противодействие их уменьшению: меньшинство считает изъятие от смертной казни своим прирожденным правом, наградою за добродетели; не испытывая само тех ужасных казней, которые назначены для народа, оно не в состоянии оценить ни важности вины, ни всей тяжести казней; как в изъятии от смертной казни оно видит принадлежность своей породе, так в смертных казнях — средство поддержания своей власти, своих привилегий и угнетения народа. Словом, привилегия изъятия от смертной казни есть лицевая сторона другой, оборотной — рабства и крайней расточительности смертных казней: где есть первое, там должно быть и второе, — и тот исследователь никогда не ошибется, который, отыскавши в каком-нибудь обществе существование привилегии изъятия, сделает заключение о применении в этом обществе смертных казней в большем объеме. Таким образом, господство в обществе привилегий вместе с параллельно существующим рабством есть время крайней расточительности смертных казней.
3) Привилегия изъятия от смертной казни суживается и, наконец, совсем исчезает по мере развития общегосударственной власти, по мере отождествления этой последней с понятием общего блага всего народа. С постепенным уничтожением этой привилегии происходит прогрессивное уменьшение смертных казней, и уголовное право делает новый шаг по пути развития. Казни уменьшаются в том отношении, что, уравнивая всех в наказуемости, законодатель вычеркивает из списка преступления, подлежащие смертной казни, те, которые принадлежат к разряду или маловажных вин, или не так важных проступков. Само подчинение привилегированных лиц общему закону, по которому они ставятся в разряд казнимых смертью за тяжкие преступления, хотя, по-видимому, должно сопровождаться увеличением казней, но это увеличение совершенно исчезает пред упомянутым уменьшением для большинства, гораздо большим по количеству и качеству. И в то же время это подчинение одному общему закону составляет большой шаг вперед и начало для полной отмены смертной казни. Ибо только с уничтожением привилегий настает оценка преступления и определение наказаний, по существу, тех и других, и таким образом исчезают как философские, так и практические причины, задерживающие постепенное уменьшение и даже уничтожение смертных казней.
Пятая глава