Исследование о смертной казни

Славяне также убивали невинную родню за преступления одного. У черногорцев до позднейшего времени «многие падали жертвою за обиду, причиненную одним». По Русской Правде разбойник выдается вместе с женою и детьми на поток и разграбление.[22] По договору Мстислава Смоленского с Ригою князь или отдает виновного в холопство вместе с женою и детьми, или велит его «разграбить с женою и детьми». Летописи наши представляют не один пример кары невинных за вину других. Князь Василько за свое ослепление мстил не только виновнику его, но и народу, находившемуся под его управлением: «и сотвори мщение на людях неповинных». В 1284 г. князь Александр за убийство своего брата Святослава убил Олега-убийцу и «два сына его мала». Но самым сильным доказательством существования в России этого обычая уже в довольно позднее время служит юстиция Ивана Грозного. В 1561 г. он повелел казнить Марию с пятью сыновьями за дружбу с Адашевым и колдовство. Брат Адашева был казнен вместе с двенадцатилетним сыном. Жены казненных в 1571 г. дворян, числом 80, были по приказанию царя утоплены в реке. Он казнил вместе с мужьями не только жен и детей, но часто и всех родственников; так казнены были Колычовы, род митрополита Филиппа, князья Ярославские, Пронские, Ушатые, Заболотские, род Бутурлиных и многие другие.[23] Нет сомнения, казни Ивана Грозного невинных семей, как вообще его казни, по своим размерам были исключительного свойства; но, по существу, они основывались на стародавних обычаях, которых некогда держались славянские племена в применении ко всем преступлениям. Еще в XVII столетии преступников ссылали в Сибирь с женами и детьми; иногда даже всю семью с домочадцами. Все это, конечно, только обломки стародавнего обычая смертной казни невинной семьи. Хотя по Соборному Уложению семья государственного преступника подлежит казни только тогда, когда она ведала про измену своего главы, и, таким образом, в нем господствует настоящее понятие о вменении, тем не менее сама форма этого закона служит доказательством того, что прежде держались другого обычая. «А будет которая жена про измену мужа своего или дети про измену же отца своего не ведати, и их за то не казнити и никакого наказанья им не чинити». К чему бы законодателю было говорить, что семья, не ведавшая про преступление своего главы, не должна быть казнима, если бы прежде не делалось на практике то, что закон с этих пор запретил. Очевидно, что на статьи 7-10 гл. II Соборного Уложения должно смотреть как на закон, которым окончательно отменено наказание вообще и смертная казнь в частности за одно родство с государственным преступником. То же самое значение имеет и следующее место Кормчей: «да не умрут отцы за сыны, не сынове да не умрут за отцы, но каждый за свой грех да умрет»; закон Моисеев внесен в сборник наших церковных законов как запрещение сохранявшейся в практике наследственности преступлений и наказаний и как выpaжение взгляда нашего духовенства, воспитанного на византийском, более развитом, законодательстве.[24]