Исследования и статьи

Таким образом, я прихожу к выводу, что текст издания 1792 г. является точным воспроизведением Болтинского списка Правды Руской, при подготовке которого были привлечены не известные нам списки Оболенско-Карамзинского и Музейского вида, причем один из списков, воспроизведенный изданием 1792 г. «буква в букву», был непосредственным протографом списка Музейского II в его «канонической» форме. Последнее означает, что сравнение изданного Болтиным текста правомерно проводить только внутри этого вида списков Правды Руской, но никаких других, поскольку индивидуальные чтения данного списка отличаются лишь от списка Воскресенского, будучи характерны для большинства остальных списков Музейского вида, что не увидел (или не захотел увидеть) в своё время С.Н. Валк.

Анализ работы Болтина с текстом еще раз подтвердил высокие требования, предъявлявшиеся русскими археографами конца XVIII в. к изданию древних памятников, высокую точность передачи индивидуальных особенностей списка и критического анализа рукописи — всего того, что получило дальнейшее развитие в российской археографии XIX в. Хочется верить, что теперь исследователи Правды Руской вновь обратят внимание на ее Болтинский список в издании 1792 г., заслуживающий более глубокого и обширного изучения. Это и станет наилучшей данью уважения к трудам и заслугам выдающегося историка и археографа XVIII в., каким был Иван Никитич Болтин. К этому остается добавить, что в 1988 г. В.П. Козлов, сумев идентифицировать пять из шести списков Правды Руской, имевшихся в распоряжении И.Н. Болтина, вскоре обнаружил у И.П. Елагина сообщение и о шестом списке, древнейшем, обретавшемся в пергаменной летописи, которая осталась неизвестной историкам. В ней и находился тот самый «древнейший» список Правды Руской, «который в 1792 году издан тиснением от г. Болтина», что окончательно снимает все возможные на этот счет недоумения[572].

Биармия / Bjarmaland скандинавских саг

Исследователь, занимающийся вопросами исторической географии, в своей работе часто сталкивается с фантомами, возникавшими на основании легенд, непроверенных слухов, искажений реальных фактов переписчиками, наконец, просто фантазий людей, в большинстве своем преследовавших определенные, как правило, небескорыстные цели. Достаточно полный свод этих химер человеческого воображения — древности, средневековья и даже нового времени — представлен в известной работе Р. Хеннига «Неведомые земли»[573]. Как правило, все они располагались за пределами известных современникам территорий, и по мере того, как происходило открытие и освоение европейцами окружающего их мира, эти фантомы исчезали с лица земли, становясь достоянием разве только летописи человеческих заблуждений и ошибок. В самом деле, вряд ли кому из серьезных исследователей может прийти в голову искать сейчас на территории России следы тех чудовищных животных и растений, которых усваивали ей арабские географы IX–XII вв. или европейские землеописатели, рассуждавшие о песьеголовых или трехногих обитателях северных областей Восточной Европы в XIV–XVII столетиях.

Между тем, начиная с XVIII в. мы сталкиваемся с любопытным феноменом внедрения в русскую историографию и собственно русскую историю одного из таких фантомов, особенно настойчиво утверждаемого на протяжении последней трети XX века. Это — Биармия, краткая справка о которой в СИЭ выглядит следующим образом:

Биармия — страна на крайнем с[еверо]-в[остоке] Европейской части России, славившаяся мехами, серебром и мамонтовой костью; известна по скандинавским] и рус[ским] преданиям 9–13 вв. Некоторые историки считают, что Б[иармия] или Биармаланд, — это скандинавское] назв[ание] берега Белого м[оря], Двинской земли; другие отождествляют Б[иармию] с «Пермью Великой»[574].