Исследования истерии

– Просто несправедливо было так кричать на старого господина, дорогого друга и к тому же гостя. Ведь это можно было сказать и спокойно.

– Выходит, вас задело резкое обращение хозяина? Может быть, вам стало за него стыдно или вы подумали: если он способен из–за подобной мелочи так резко обойтись со старым другом и гостем, то как он обращался бы со мной, будь я его женой?

– Нет, не подумала.

– Но его резкость вас все же задела?

– Да, ему не нравится, когда кто–то целует детей.

И тут, пока я надавливаю рукой ей на лоб, она припоминает еще один, более ранний эпизод, который был по–настоящему травматическим и наделил силой травматического воздействия и эпизод с главным бухгалтером.

За несколько месяцев до того к ним в гости заглянула одна знакомая дама, которая на прощание поцеловала обоих детей в губы. Отцу, стоявшему там же, хватило выдержки, чтобы ничего не сказать этой даме, но после того как она ушла, он излил всю свою ярость на несчастную воспитательницу. Он заявил, что возлагает на нее всю ответственность за содеянное, ибо долг ее состоит в том, чтобы пресекать попытки поцеловать детей, и допуская подобное, она забывает о своем долге. Если это повторится, он доверит воспитание детей кому–нибудь другому. Случилось это в ту пору, когда ей еще казалось, что он ее любит, и она ждала повторения того первого задушевного разговора. Из–за этого случая надежды ее рухнули. Она подумала: если из–за столь ничтожного происшествия, в котором я к тому же не виновата, он позволяет себе так обращаться со мной, значит, он никогда не питал ко мне теплых чувств. Иначе он был бы деликатным. По всей видимости, она вспомнила именно об этом неприятном эпизоде, когда главный бухгалтер собрался поцеловать детей и получил выговор от их отца.

Когда мисс Люси Р. посетила меня спустя два дня после вышеописанного анализа, я не смог удержаться от вопроса о том, какое радостное событие с ней приключилось.

Ее словно подменили, она улыбалась и высоко держала голову. На мгновение мне показалось, что я неверно судил о происходящем и гувернантка детей все же стала невестой директора. Но она парировала мое предположение: «Вовсе ничего не произошло. Вы меня совсем не знаете, вы видели меня лишь больной и удрученной. Обычно я всегда такая веселая.

Когда я вчера проснулась поутру, у меня словно гора с плеч упала, и теперь мне хорошо».

– И каковы у вас виды на будущее в этом доме?

– Мне все ясно, я знаю, что надеяться мне не на что, но печалиться из–за этого я не буду.

– А с прислугой вы поладите?

– Я думаю, тут всему виною была моя обидчивость.

– А директора вы по–прежнему любите?

– Конечно, люблю, ну и что с того. Ведь думать и чувствовать можно, что угодно.

Я обследовал ее нос и обнаружил, что болевая чувствительность и рефлексы восстановились у нее почти полностью, запахи она тоже различала, хотя неуверенно и только тогда, когда они становились сильнее. Впрочем, вопрос о степени причастности заболевания носа к этой аносмии приходится оставить открытым.

В целом лечение растянулось на девять недель. Спустя четыре месяца я случайно повстречал пациентку в одном из наших дачных мест. Она была весела и подтвердила, что чувствует себя по–прежнему хорошо.

Эпикриз