Указ 28 января 1715 года проводил резкую границу в судебной компетенции ландрата, подчиняя ему в этом отношении только сельское население и исключая из сферы его ведомства посадское население города: «Посадских людей во всех губерниях ландратам ни в чем не ведать и ни в какие их дела не вступать… А в исках своих бить челом посадским на крестьян ландратам, а крестьянам на посадских земским бурмистрам». Перед судейским столом ландрата в его приказной избе появлялись оба класса сельских жителей: и помещики, и крестьяне. Помещики судились у ландрата между собою и с чужими крестьянами, иногда, впрочем, и со своими крестьянами. Крестьянские тяжбы подлежали ландратской юрисдикции тогда, когда сторонами были крестьяне разных владельцев, так как крестьяне одного владельца в тяжбах между собою, кроме важных уголовных дел, судились вотчинным судом помещика или его приказчика. Эта социальная среда, в которой действовала ландратская юрисдикция, не могла не отразиться на характере судебных дел, сохранившихся до нас в архивах ландратских канцелярий. Дела о важнейших уголовных преступлениях: убийствах, грабежах и разбоях, статистика которых могла бы поразить нас их значительным количеством, – все-таки тонут в массе дел о завладении землей, о беглых крестьянах, о потравах, покосах, порубках, угнанных лошадях и тому подобных тяжб чисто сельского характера. Из 56 взятых наудачу дел, сохранившихся от угличской ландратской канцелярии с № 144 по № 200 по реестру этих дел, 50 дел судебных. Из них 25 приходится на поземельные дела и производства о беглых крестьянах и дворовых людях, остальная половина состоит из дел очень разнообразных видов. Тут есть и гражданские иски по торговым делам, и дела о кражах, и отыскивание свободы крепостным, и привод пойманных неведомых людей, и дело об увозе крестьянской девки, и побег жены от мужа, и извет свекра о беременности снохи, имеющий целью выгородить его от подозрения в этом обстоятельстве, и всевозможные формы кулачной расправы, и, наконец, дела по преступлениям политическим. К этому последнему роду дел относятся обыкновенно случаи заявления за собою «государева слова и дела», оканчивавшиеся двояким образом: или отправкой сделавшего такое заявление в Москву в Преображенский приказ в том случае, если он действительно имел что-нибудь показать, или же расправой в ландратской канцелярии и отдачею на поруки, когда заявлявший, протрезвившись в тюрьме, объяснял, что он сказал за собою «государево слово» пьяным делом [144] .
На ландрате лежало также производство дед в охранительном порядке. При переходе земли по наследству он, получив указ из Поместного приказа, отправлял из своей канцелярии подьячего производить «отказ» имения, т. е. совершать ввод во владение того лица, к которому оно переходило. В его же распоряжении состояла и нотариальная часть – подьячие у крепостных дел и надсмотрщики над крепостными делами, как назывались тогдашние нотариусы. Наконец, ему же принадлежало и заведование межевою частью. Хотя указ 28 января 1715 года и пытался сосредоточить межевые дела в ведомстве ландрихтера, предписывая губернатору посылать его в ландратские доли в тех случаях, если «спор какой в землях будет – для межеванья», однако на практике, как видно из сохранившихся документов, межеванье производилось ландратами. В 1716 году в Московском уезде в доле ландрата А. П. Шетнева произошел «спор в землях» между Троицким-Стромынским монастырем, подчиненным Троице-Сергиеву, и братьями Вяземскими, из коих старший, Никифор, был преподавателем царевича Алексея. Братья обратились в Поместный приказ с просьбой их земли досмотреть, измерить и от смежных земель отмежевать. Межеванье и производил ландрат Шетнев, на которого монахи жаловались, что он при этом не обратил внимания на поданные ими челобитные о захвате братьями Вяземскими монастырских пустошей Козина, Митнева и Сетова, и ходатайствовали перед Сенатом о том, чтобы ландрату Шетневу «у оного межевого дела за означенными ссорами не быть» [145] .