– Что ты! – испуганно воскликнула она.
– Потому что ты уже не свободная, – пояснил я. – Тогда ты не принадлежала мужчинам безраздельно.
– Сейчас я им принадлежу.
– Верно, – сказал я. – Сейчас ты – рабыня.
– Огромная разница, – произнесла она.
– Правильно.
– Значит, это был всего лишь начальный оргазм?
– Да. Точно так же, как, будучи свободной женщиной, ты не могла испытать того, что испытала сейчас, так и сейчас ты не способна испытать экстаза, доступного женщинам, долго проносившим ошейник.
– Я понимаю, господин.
– Тебе еще предстоит долгий путь, маленькая Саси, – сказал я.
– Да, господин, – прошептала она.
– Думаю, через год или два из тебя получится неплохая рабыня. Но для этого надо много работать.
– Скажи, господин, может ли женщина постичь всю глубину своего рабства?
– Нет, – покачал головой я. – До самых глубин не может дойти никто.
– Я очень хочу стать хорошей рабыней, – прошептала она.
– Мужчины постараются, чтобы ты не оступилась на этом пути, – заметил я.
– Господин, – произнесла Саси вкрадчиво.
– Да?
– А можно я проколю себе уши?
– Ты хочешь окончательно себя унизить?
В большинстве городов Гора прокалывание ушей считается наибольшим унижением, которым можно подвергнуть рабыню. Гораздо спокойнее относятся к продеванию кольца в нос. С другой стороны, у тучуков, людей фургонов, кольца в носу носят даже свободные женщины. Тут все дело в культуре и традициях.
– Да, господин, – ответила она.
– Зачем?
– Чтобы всегда оставаться рабыней.
– Понятно, – усмехнулся я. Женщина с проколотыми ушами лишается малейшего шанса обрести свободу.
– Пожалуйста, господин! – взмолилась она.
– Сделаем это в Шенди, – разрешил я.
Обычно уши прокалывают кожевенники. В Шенди их много. Они обрабатывают шкуры кайлуаков, которых в огромном количестве доставляют с континента. Изделия из кожи кайлуака являются главным предметом экспорта Шенди. Кайлуак – четвероногое жвачное животное с широкой крупной головой. Стада кайлуака можно встретить к северу и к югу от джунглей, иногда они забираются и в леса. У кайлуаков короткое туловище и рыжеватая окраска. На бедрах часто встречаются коричневые пятна. У самцов по три рога, торчащие изо лба наподобие трезубца. Самцы достигают в холке десяти ладоней, самки – восьми. Самцы весят в среднем от четырехсот до пятисот горианских стоунов, в переводе на земную систему – от тысячи шестисот до двух тысяч фунтов, а самки весят от трехсот до четырехсот горианских стоунов, или от тысячи двухсот до тысячи четырехсот фунтов.
– Спасибо, господин, – прошептала Саси. Некоторое время мы лежали молча, слушая плеск волн за бортом.
– Ты будешь запирать меня сегодня на ночь, господин? – спросила рабыня.
– Нет, – ответил я. – Сегодня ты будешь спать со мной.
– Спасибо тебе, господин.
– В ногах.
– Конечно, господин!
Пробили склянки. Свежий ветер наполнял паруса. Несмотря на темноту, «Пальма Шенди» неслась к югу. Улафи явно торопился.
– Мне так нравится быть женщиной, – прошептала рабыня, прижимаясь ко мне. – Я так счастлива!
– Ты – рабыня, – напомнил я.
Она нежно меня поцеловала. Я подмял ее под себя. На этот раз она достигла оргазма мгновенно. Затем посмотрела на меня почти испуганно, а я убрал прядь волос с ее влажного лба.
– Иногда я боюсь рабыни в себе.
– Ты боишься женщины.
– Это одно и то же, господин. Одно и то же.
– Я знаю, – усмехнулся я.
– Да, господин, – прошептала она и поцеловала меня.
– В ноги, – сказал я.
– Слушаюсь, господин! – ответила Саси и перебралась в ноги.
– Можешь свернуться клубком, – разрешил я и швырнул ей запасное одеяло. Когда мужчина накрывает рабыню одеялом или плащом, она не имеет права самостоятельно из-под него вылезти. Она лишается также права раскрывать рот. Рабыня затихла.
Закинув руки за голову, я задумчиво смотрел в звездное небо. В моих ногах лежала девушка. Вскоре по ее дыханию я понял, что она уснула. Впервые с момента порабощения она спала не в клетке.
Из нее получилась великолепная рабыня. Я был очень доволен своим приобретением.
Спустя некоторое время я прошелся по палубе. Улафи не спал. Он стоял у штурвала рядом с двумя рулевыми. На всем судне, насколько мне было известно, не спал еще один человек – впередсмотрящий. Его место было в небольшой люльке, закрепленной на самом верху главной мачты.