Истина?

Я стал сомневаться в реальности, в своём психическое здоровье. Я хотел чтобы это был сон или наркотический бред, я хотел чтобы я был психом невидящий реального мира, гниющим в доме для душевно больных, дико смеясь и мочась под себя, ловящий иногда такие припадки проходящие только с таблетками. Я молился, как мог, читал все молитвы, что только знал, но это были бесполезные слова не влияющие на мироздание, несмотря даже на то, что со мной молились все кто мог, кого ещё не до конца затянула эта безумная карусель.

Крик проповедника, вырвавшийся из глубин самого мира, другого мира. Бесформенное тело, скинула оболочку старика срывая по швам его тушу и откидывая в небытие, вытянулось в полный рост 3 метра. Пронзающий Рассудок голос, неописуемо высокий и низкий одновременно, тянущийся дольше чем должно быть. Голос похожий на пение сотен китов, поющий тоскливо в унисон в глубине морских вод. На гудение земли, тревожащий людской покой, пугающее неизвестностью откуда, откуда то из тёмных глубин центра земли, самого храма мира. На пение церковного хора Дажулье, отличающийся экстравагантностью, будоража публику, вызывая тысячи чувств, борющихся и не способных договорится, оставляя человека в глубоком эмоциональном шоке и размышлениях. А также море других звуков тонущих в отчётливо слышимой композиции, одновременно слепленных звуков.

Медленного шагая или даже плывя по улице, приближаясь к церкви оставляя рой тухлых насекомых на следах, расползающихся врознь. Зарыв руки в церковь, сжало бесформенные руки в такие же бесформенные кулаки, тем самым разрушив церковную арку, которая разлетелась на осколки мрамора и мраморную пыль, развевающуюся по ветру, затуманив и без того тёмную улицу. После чего дико стучало по крыше церкви, круша её глиняную кладку. Обломки заполоняли зал и вся церковь тряслись на грани разрушения. Сами боги наполняли океаны слезами в отчаянии, от всего этого ужаса творящегося на мире божьем.

Танцоры с певцами стали падать в сон от бессилья, всё ещё дёргающихся в «танце». Концерт кончался, сводящая с ума музыка стихала, а безвольные певцы замолкали один за другим, привнося больше тишины, так не хватающей в сей час. Язычники, кончали с молитвами и поспешно бежали с поля действия, скрываясь за коротким горизонтом. Тени прятались во тьме, открыв нам лучи уходящее в сон солнце. Клоун больше не бегал и не смеялся смехом, вводящим в ужас и не веселил людей, а исчез вместе с труппой. Книга сожглась своими заводными песнями и наступила долгожданная тишина после вечной каторги-зрителя апогея кошмара. Тишина в опустошённом пространстве сознания, бальзамом затекала разрушая тревогу вместе с паникой, стирала негатив и пережитый страх, хоть это лишь только сейчас, пока я не очнулся и не вспомнил всё.

Тишина и покой, продолжались недолго, нас сразу же нашли и забрали коллеги из инквизиции и каждого ждал расспрос о случившемся «чуде». По словам Вирата Гиундешьфельете, опрашивающего, большинство сошло с ума и сейчас сидят в душевной больнице, доводя своё состояние до вегетативного, а кто не сошёл, либо ничего не помнят и выглядят здраво относительно предыдущих. Либо помнят, но они на грани рассудка, в шаге от безумия и ничего не могут рассказать, без истерических криков ужаса и ступора со взглядом в прострацию. Также он заметил, что часть из них, стучит руками или другими предметами по столу с определённым, но сбивчивым ритмом и он их пугает, доводя до паники, криков и потери сознания. А если их удерживать от этого действия, они сопротивляется, но ведут себя более спокойно. Он посчитал это крайне странным и парадоксальным. Расспрашивая меня, он постоянно хвалил мою память и ещё теплящийся разум, восхищаюсь стойкостью моего рассудка.

Вират был страшным человеком, усадив тебя за стул, будь уверен, что ты либо в темницу, либо на эшафот. Монотонный, спокойный тон, пугающий неестественностью и вечная безумная улыбка, втаптывающая в грязь любое доверие к нему. Сидя напротив него ты знал, либо ты всё расскажешь мирно, либо от мучительных и изощрённых пыток, расколешься оставшись в лучшем случае с ранами средней тяжести, а в худшем смерть или инвалидность. 35-летний жестокий деспот, поступивший на службу в 20 лет и всего за 5, заслужил то место, на котором он сейчас. Смотрелся старше своих лет и постоянно ходил в своей форме, точнее никто и никогда не видел его без неё. Словно это его вторая кожа. Говорят его боится сам император и попасть к нему на стул, его самый худший кошмар.