Истина короля

– Позвольте, а как же еще мне об этом говорить? – спросил мистер Мирт. – Разве мистер Гилдерой Эконит не был величайшим ученым нашего времени?

– Он был безумцем, – прогудел мистер Томпсон.

Мистер Мирт посмотрел на него с жалостью.

– Ну, милый мой мистер Томпсон, вы не можете столь наивно полагать, что каждый, кого заключили в бедлам, действительно сошел с ума – в отличие от тех, кто столь рьяно поддерживал это решение!

– Но факт остается фактом, – сказал лорд Дарроу. – Мистер Эконит потерял свое влияние в научном сообществе в тот миг, когда его признали сумасшедшим!

– Что за речи, – поморщился мистер Мирт, терпение которого начало подходить к концу. – Уж вы-то должны понимать, какого уровня исследованиями он занимался! Вам же известно, что в основе чертежей моей паровой машины лежат его наработки. Нельзя просто взять и отменить все достоинства Гилдероя Эконита, да еще и вставая при этом на сторону вечно осуждающей, вечно прожорливой толпы!

– Вы считаете, что я ошибаюсь? – нехорошо сощурившись, спросил лорд Дарроу.

– О да, я так считаю! – пылко ответил мистер Мирт и одним прыжком взлетел на кафедру. – Вы ошибаетесь, признав Гилдероя безумцем, не вступившись за него, – и точно так же ошибаетесь, осуждая мое решение взять его дочь управлять моей машиной. Послушайте же! Я провел множество бесед с кандидатами на эту почетную – и денежную, что скрывать! – должность, ведь мой кандидат не единожды проедет в кабине машиниста, нет. Он будет первым на том участке пути, который покроет расстояние от Лунденбурха до Эденесбурха! Я выслушал их всех, я открыл перед каждым свое сердце, рассказал о будущем моего изобретения – но ни у кого не зажглось и искры понимания в ответ!

– Они и не должны понимать! – возразил молодой голос из толпы.

Виконт Оливер. Как свойственно юности, все принимает на свой счет и считает себя умнее всех собравшихся в клубе сразу. Без протекции своего влиятельного дядюшки, не последнего члена Парламента, он не стал бы членом клуба – и лорд Дарроу не единожды высказывал досаду относительно присутствия этого человека. Но сейчас он, казалось, впервые готов согласиться с ним – просто из принципа.

– О нет, должны! – вцепившись в кафедру побелевшими пальцами, воскликнул мистер Мирт. – В том и был смысл! Да если бы мне нужен был человек, умеющий держать колесо да вертеть шестеренки – нужен ли был мне этот публичный смотр? Нет! Я бы взял первого попавшегося кебмена, который довез бы меня до дому без лишней тряски. Мне был нужен партнер. Союзник. Я искал его – искал понимание в глазах всех этих мужчин. И только в глазах Амелии я увидел его. Еще до того, как узнал, чья она дочь. Но, когда узнал всю правду, я не сомневался ни единой минуты. Амелия Эконит – тот символ, который пройдет вместе с паровой машиной весь свой будущий торжествующий путь: от первой короткой дороги до дворца Цикламенов до сети железных дорог, обвивающей Бриттские острова!

Он замолчал, и в наступившей тишине отчетливо стало слышно, как мистер Томпсон подкручивает колесико на своей паровой трубке.

– Вы плохой игрок, мистер Мирт, – наконец тяжело произнес лорд Дарроу. – Вы сделали не ту ставку.

* * *

Мистер Габриэль Мирт ворвался в дом, хлопнув дверью.

Стоящий у дверей Поуп зашевелился, перевалился на передние лапы, раскинув широкие крылья, и сочувственно спросил:

– Злой?

– Еще как, – ответил мистер Мирт, на ходу стягивая перчатки.

Цилиндр и шейный платок полетели на стол в прихожей следом за ними. Сверху упал сюртук. Мистер Мирт сбросил ботинки и босиком прошел по деревянному полу в свой кабинет.

Только упав в глубокое кресло, он позволил себе выдохнуть.

Поуп, закономерно рассудив, что с брошенными в коридоре вещами ничего не случится за несколько часов, направился следом. Его тяжелые каменные шаги гулко отражались от высоких стен старинного особняка.

– Чаю, пожалуйста! – пробормотал мистер Мирт, глядя в стену перед собой. – С молоком и сахаром.

Поуп кивнул и ушел за дверь.

Мистер Мирт прикрыл глаза и вновь открыл их только тогда, когда услышал шаги возвращающегося каменного великана.

У него был Поуп, и этого было достаточно, чтобы злость покинула сердце, так и не вырвавшись на свободу. Любовь и преданность древнего существа значили для Габриэля Мирта гораздо больше осуждения узколобых и близоруких господ. Понимание Поупа дарило ему ясность в том, что путь он выбрал правильный и должен следовать ему, не оглядываясь ни на что.

– Чай, – пророкотал Поуп и опустил поднос на низкий длинный стол.

Мистер Мирт давно перестал дивиться ловкости и аккуратности каменного великана – древние создания фаэ таили в себе множество тайн и загадок. Он привычным жестом схватил с подноса чашку и обхватил длинными пальцами тонкий фарфор.

Поуп умел заваривать идеальный по меркам мистера Мирта чай – сначала он разводил с двумя ложками сахара молоко и наливал в него тонкой струйкой золотистый ханьский чай, пахнущий горной свежестью и костром. Вкус чая раскрывался в молоке и согревал уставшее от споров и криков горло. Мистер Мирт сделал глоток и закрыл глаза.

– Злые, – сказал Поуп.