Истина о мастерстве и героизме

— Но, сразу, к сожалению, ты не скончался там, в приюте. Молва о тебе уже расползлась по миру. Люди разные поют дифирамбы, превозносят. Патриарх уже тебя к лику святых заочно готов определить. Молиться на тебя все будут.

— Вот, дела… — Протянул Виталик. Я же крещён в старой вере.

— Да это не важно. Вера, что старая, что новая, что языческая — все одно. Ежели ты в добро веруешь — верь.

Виталику эти слова показались, непонятны, он просто продолжал слушать.

— Ну, так вот. И люди в тебя уже как бы поверили. Представь, жизнь их насыщенна обыденностью, злобой и несправедливостью. И тут, — на тебе, герой–спаситель. Собой пожертвовал ради многих. Ради сирых и убогих, что забыты. Резонанс колоссальный. И вера их в тебя питает твое тело там, в миру, в больнице.

— Что, неужели питает прямо так, чтобы полностью сгоревший и изувеченный человек, мог жить? Колдовство какое–то. — С недоверием ответил Виталик.

— Ну, колдовство, по сути, и есть часть веры. Когда очень сильно хочешь чего–то, то веришь в это. По особенному настраиваешься и все получается.

— Что–то не похоже. — Прокомментировал дух. Как раз наоборот получается.

— Ну, так не без этого. Просто когда человек настраивается на что–то, не всегда может разум свой освободить для достижения цели. Наоборот разочаровывается и закрывает все. И получается — вот она мечта, только руку протяни, ан нет, внутренние убеждения не дают. Тут точно так же. Но в твоем случае все идет, как по маслу питают тебя люди верой своей. О тебе даже ваш главный, как его там… — Торвальд запнулся.

— Президент? — спросил Виталик.

— Точно, президент, стало быть, говорил о тебе. По всем телевизорам и интернетам уже раструбили. За тебя уже и мусульмане, и католики молятся. А это представляешь, какая силища–то, а? Огромная сила. Особо упертые, вообще, тебя спасителем называют.

— Ну, это уж басни!

— Вот, тебе и басни. Ну, а ежели ты умрешь все же, след веры из тебя сделает слепок в сознании людей и будут почитать тебя как святого, и будешь ты как один из этих… — Торвальд кивнул куда–то в сторону пустыни. Виталик понял, что речь идет об Иисусах.

— А, кстати, что с Иисусами–то? Я, ведь, вообще не понял ничего.

— А, ну так это. Чего тут не понятного–то? — Как само собой разумеющееся ответил Торвальд. Люди верят в спасителя, но все по–разному. Вот и наплодили, грешники. Тот, кто к тебе первым подошел — ваш, старообрядческий. Тот, кто по–больше, уже новый. Самый большой — католический. Ну, а толпа маленьких это всякие местные — китайские, африканские, пятидесятники и так далее.

— Разве такое может быть? Я думал, что Иисус один и все в него по–разному верят. — Сомневался Виталик.

— Ну, как же он один может быть, Иисус–то? Когда католики православных режут, молятся по разные стороны, вот они здесь оба силу и набирают. Ну и что, что о добре молятся? Получается, что все по–разному все равно. Ну, а так — результат на лицо. Сколько течений, столько и богов.

— Так, они что же Боги разные что ли? — Виталик переваривал удивительную информацию. И что все добро проповедуют?

— Да, в общем–то, ничего плохого в этом бы не было, если бы люди из–за этого не грызлись бы. — По–отечески отвечал Торвальд. Это что, тут ещё несколько Аллахов, Магометов, Будд, хотя последних и может быть очень много. Короче, весло тут.

— Ну, а кто же настоящий из них?

— А нет среди них настоящего. — Поучительно отвечал викинг. Настоящий человеком был, как и Магомет и Али. Живут тут неподалеку все. На скалах. Давно их не видел. Все грустят, что люди не поняли ничего. Сами–то они, видишь ли, книг никаких не писали, а только добро проповедовали, но только за ними толпа ходила всякая и ученые всякие, которые все записывали. Но это, когда один записал — одно дело, а когда оно через сотни лет прошло, да уже после смерти, да через десятые руки. Тьфу. — Торвальд сплюнул.

— Понятно. — Протянул Виталик.

— Да, ничего тебе не понятно. — Смешком ответил Торвальд. Мне и самому порой кажется, что ничего не понятно.

Пейзаж вместе с тем начал ощутимо меняться. Впереди показалась пропасть. Как будто пустыня представляла собой пирог, а от него взяли и отрезали кусок. И в эту пропасть походу Торвальд вел одинокую душу.

— Ну и куда мы идем? — спросил, наконец, Виталик.

— К Богу идем, парень. Идем к настоящему Богу.

888

Алексей находился в лаборатории. Голова ещё болела, после вчерашней попойки. Но исследования надо было делать. Да, он работал за маленькую зарплату и на энтузиазме, но все же надеялся на получение жилищного сертификата и тогда можно будет съехать от родителей. Тогда можно будет доказать им, что Алексей не только умеет пьянствовать, играть на бас–гитаре в панк группе, но и своим пытливым умом сам добивается своего.

К сожалению, родители махнули рукой на Алексея. Нет, они ничего ему не говорили, по поводу того, что он живет у них в доме и ест их пищу — все–таки он был их сыном. Но осадок оставался, во взглядах, в безразличии. Это похоже на то, когда тебе говорят, что болеют за тебя. Вот только поставили уже на другую команду.

Поэтому Алексей работал.