Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

Да и собирались мы странным образом тоже. Ну, если не говорить о каких-то почти официальных сборищах, где все обязательно: и институтские, и два обязательных родственника — два двоюродных брата, и школьные, и так далее, которые вообще очень плохо соединялись и никогда не вступали ни в какие отношения. Это все была только… Да я не знаю, и до сих пор это на самом деле витает в воздухе как бы. Есть ощущение, что все хохочут непонятно от чего. От того, что просто хорошо, от того, что приятно видеть лица, от того, что лучше я нигде не чувствую себя, чем в кругу моих близких людей.

Мы друг о друге очень мало знаем. Что-нибудь конкретное рассказать о жизни, например… Я вот сейчас пытаюсь даже через какой-то интернет узнать о моих друзьях. Это на девятом десятке: откуда, где родились… Никогда об этом мы не говорили. Мы больше пили, чем разговаривали.

Алексей Шмелев: Он также был болельщиком «Спартака». Не столь активным, как Топоров и Гринцер, на стадион не ходил, но интересовался: знал, когда кто играет, результаты. Он не ходил, но знал. Они обсуждали, какие шансы на чемпионство.

Елена Шмелева: Это же сетка — понятное для него, родное: кто в какой клеточке сетки, куда можно продвинуться…

— Андрей же бессловесный в компаниях, — рассказывает Елена Викторовна Падучева. — Он признает разговоры в основном один на один.

— Я когда была маленькая, жизнь своих родителей практически не наблюдала. Ну как, я жила с родителями и с бабушкой, но просто они уходили из дома, я не знала куда. Я осознанно застала уже ту фазу его жизни, когда встречи с друзьями были по большей части определены датами дней рождений, — вспоминает дочь Андрея Анатольевича Анна Зализняк. — А так, чтобы были какие-то встречи с друзьями вне дат и дней рождений, таких почти не было. Разве что по какому-то специальному поводу.

— День рождения в этом отношении был как бы такой особый день, — говорит Леонид Никольский. — Собирался его мир. И это неважно было, существуют ли еще контакты какие-то, — собирался мир. Все, что ему принадлежит, из чего он состоит, все это собиралось в один день. Остальные дни такие вот междусобойчики.

«Успенский — это вообще особая история»

— И у меня, и у Зали в первые годы института состоялись новые компании, — продолжает рассказывать Леонид Никольский. — Гелескул меня очень за это осуждал — за то, что я непостоянен, что вот такая святая вещь, как дружба, так легко забывается. А у Зали как раз были эти попытки, когда мы все вместе… Там помимо Успенского еще был Тихомиров, Володя. Венгерова [10] некоторое время была. В общем, институтские… Он попытался соединить, не очень понимая, что мы… что это довольно сложная штука.

Это отдельный разговор вообще — о составе: кого можно называть или не называть, друзья друзей и так далее, это какая-то многослойная, на самом деле очень сложная структура. Вот Успенский. Он появился, потому что в нашей компании этого не было. Зале нужно было еще какое-то такое мощное интеллектуальное начало, чтобы присутствовало. Успенский так сбоку просто, но тем не менее приходил в компанию и жил в ней по законам этой компании. То есть никогда никаких, грубо говоря, умных разговоров при нас не позволял себе. Наоборот, даже получал удовольствие от того, как пели, от того, как хохотали, от того, как пили, и так далее.

Семья Успенских на балконе своей квартиры;

справа налево: В. А. Успенский, его сын Володя и жена Светлана Марковна; 1987 год

— Папа по-настоящему ценил только общение с глазу на глаз, — говорит Анна Зализняк. — Было даже такое выражение — «разговор втроем», то есть ненастоящий, вообще не разговор. Когда приходил Бассалыго (всегда один, без жены), сначала все вместе ужинали, а потом он отдельно разговаривал с мамой и отдельно с папой. То же с остальными друзьями: с Чижом, с Гелескулом. Успенский — это вообще особая история. Успенский — это был некий абсолют, в некотором смысле бог. Высшее знание. Когда кто-либо из нас, всех троих, не знал, как поступить в некой жизненной ситуации, был один способ: спросить Успенского. Последние лет 20 отношения были очень тесные. Папа сначала ходил с Успенским гулять. По субботам он приходил к родителям обедать, а после обеда папа шел его провожать до дома. Потом он стал уезжать на такси, потом вообще перестал приходить — папа стал ездить к нему домой.

Борис Андреевич Успенский вспоминает:

— Андрей дружил с братом и находился тогда под сильным его влиянием. Мы жили с родителями: брат с женой и я, еще неженатый. И вот я прихожу домой, а отец говорит: «Звонил Андрей, спрашивал Володю». Я говорю: «Володи нет». И он в отчаянии: «Как же так, что же мне делать? Я хотел обсудить с ним проблему. Что же мне теперь ночью делать?» Он хотел ночью над этим поработать.

— Андрей катал [В. А.] Успенского на мотороллере, — рассказывает Елена Викторовна Падучева. — Успенский же любопытный страшно. Ему это такое невыразимое ощущение было. Это вот уже после приезда из Франции Андрей присмотрелся и купил мотороллер.