— Простите, сэр?
Пенман останавливается, выражение лица свирепое, глаза жесткие, и он осматривает меня без единого слова.
— Райт.
— Я интересовалась состоянием ваших агентов, сэр. Это не было упомянуто. Они были ранены?
С подозрением глядя на меня, он отрывисто кивает.
— С ними покончено. А теперь, если вы меня извините, мне нужно вернуться в офис.
Он уходит, оставляя меня ломать голову над тем, кто же, черт возьми, был у него внутри все это время.
Шестьдесят первая глава
Оливия
Три недели спустя…
Составление отчетов по делу утомительно, но необходимо. Оба агентства соглашаются встретиться и обсудить наши данные, прежде чем составить единый подробный отчет.
Мы рассчитываем, что это облегчит работу прокурорам, которым поручено подготовить судебный процесс. По слухам, они намерены максимально ускорить его.
Старший специальный агент Томасино созывает совещание для нашего отдела перед запланированной встречей с заместителем специального агента Пенманом и его агентами.
— Это будет дело века. Мы направим все силы на то, чтобы ни одно из наших агентств не вышло из этого дела с подмоченной репутацией. И как мы это сделаем?
Никто не говорит, потому что все понимают, что это риторический вопрос.
— Не допуская ни
Коллективное «
— С этого момента, — он стучит по часам, — если вы считаете, что не можете держать язык за зубами по этому делу, вам нужно взять чертов отпуск, чтобы вообще не разговаривать.
Тишина опускается на комнату с тяжелым осознанием того, что поставлено на карту.
— У нас есть сведения и достаточно улик, чтобы посадить этих придурков на всю жизнь, а если станет известно, что кто-то из вас скомпрометировал это дело… — он зловеще замолкает, не отрывая взгляда от каждого из нас и давая понять, что подтекст очевиден. После паузы он кивает в сторону двери. — Все свободны.
Я встаю вместе с остальными, когда Томасино прочищает горло.
— Райт? На пару слов, пожалуйста.
Выйдя из толпы коллег, я приближаюсь к тому месту, где он стоит, и он жестом приглашает меня занять место за столом. Как только последний человек выходит из комнаты, Томасино закрывает дверь.
Затем возвращается к столу, выдвигает кресло и со вздохом усаживается на него. Но это не тот вздох, который я привыкла слышать от него — по крайней мере, когда он обращен ко мне.
Этот вздох мгновенно выводит меня из равновесия, напряжение пульсирует во мне.
Опираясь локтями на стол, он сгибает пальцы и смотрит на мою руку.
— Вы выглядите так, будто все зажило.
Во мне возникает настороженность.
— Так и есть. Швы сняты, и с каждым днем становится все лучше. — Помогает и то, что я продолжаю носить перевязь.
Его взгляд выражает сомнение, когда он оценивает состояние моего лица.
— Вы достаточно спите?
Я тяжело сглатываю и пожимаю плечами.
— Да, сэр. — И это действительно так. Я сплю достаточно для того, чтобы функционировать.
Но,
Я не могу признаться, что в моей груди, где когда-то было сердце, зияет дыра. Это потому, что я влюбилась в Нико Альканзара, известного лидера наркокартеля в Майами.
Я не могу сказать, что плачу каждую ночь до боли в ребрах, желая, чтобы последним воспоминанием Нико обо мне было не предательство, а то, что я наконец-то сказала ему, что люблю его.
Он барабанит пальцами по гладкой поверхности стола раз, второй, третий, но потом резко останавливается. Его брови сходятся на переносице, губы сжимаются.
— Я спрошу только один раз. Вы изложили все в своем отчете так, как это произошло, верно?
— Да, сэр.
— Потому что любые расхождения в вашем отчете могут нам дорого обойтись.
Я киваю.
— Я понимаю. — С трудом сглатывая, я стараюсь, чтобы выражение моего лица ничего не выдало. — Я все задокументировала соответствующим образом.
Я обращаюсь с безмолвной мольбой ко всем богам, которые могут меня услышать.