Истинная поневоле

Мое сердце пропускает удар, чтобы забиться раза в три быстрее. Не нужно быть гением, чтобы понять — речь обо мне. Я приманка для Доминика.

От этого осознания даже в голове проясняется.

Еще раз осматриваю браслет и понимаю, что его мне не одолеть, зато можно попробовать вырвать кольцо или выбить одно из звеньев цепочки. Для вервольфа или для какого-нибудь киношного суперагента это было бы раз плюнуть, для меня же это… сложнее. Но кто сказал, что невозможно?

Я спихиваю себя с постели: голова кружится, поэтому приходится опуститься перед кольцом на колени, чтобы можно было потянуть. Наматываю цепь на предплечье и тяну со всей силы обеими руками. Не срабатывает. Не уверена, что сработало бы, будь я в нормальном состоянии: кольцо сделано хорошо. Тогда я оглядываюсь в поисках предмета, который можно было использовать, чтобы повредить кольцо или хотя бы звенья цепочки.

Как назло, под рукой ничего. В комнате вообще нет ничего, что бы мне подошло.

— Проснулась, — раздается со стороны дверей. и я вздрагиваю. — Наконец-то.

Я оборачиваюсь и застываю, потому что в комнату шагает человек в маске вервольфа. Точнее, вервольф в волчьей маске.

— Ты же не думаешь, что эта маленькая, но крепкая цепь — единственное препятствие к твоей свободе?

— Предпочитаю решать проблемы по мере их поступления.

— А я думал, что ты из тех, кто ждет, пока само рассосется.

— Так хорошо меня знаешь? Потому что я впервые вижу эту собачью маску.

Может, злить похитителя — не самый разумный шаг, но мне надоело быть марионеткой в чужих играх.

— Маску впервые, — отвечает Кампала, — а вот мое лицо тебе точно знакомо.

— Вряд ли.

— И все-таки.

— Удиви меня.

Если честно, я ни на что не рассчитываю, но он заводит руки назад и стягивает маску.

Вид обожженной, покореженной кожи заставляет снова вздрогнуть. Одна щека у него будто смята, а правый глаз почти не открывается, но не узнать его невозможно.

Под этой уродливой личиной мой бывший муж.

Дэнвер.

— Что? Как? Как это вообще возможно?! — Я даже не могу сформулировать нормальный вопрос, потому что все это будто во сне или в какой-то бурной книжной фантазии. Я словно попала в одну из детективных историй, вроде той, что пишу.

Это настолько невероятно, что у меня вырывается нервный смех, и я зажимаю рот ладонью.

Мой мертвый муж вовсе не мертвый. И он изуродован. Не смотреть на многочисленные ожоги и шрамы просто не получается, и Дэнвер это замечает.

— Как я перестал быть красавчиком? — усмехается он. Теперь голос его звучит нормально, в смысле, знакомо. — Автокатастрофа.

— Но ты же вервольф.

— Я тоже так думал. Я вервольф, и поэтому я практически неуязвим. Но оказывается, даже у нашей расы есть порог восстановления.

Тот самый, о котором говорили на волчьем ринге? Когда Доминик сражался с Хантером. Поэтому у Доминика на спине шрам: он тоже однажды получил травму, след от которой так и остался на его коже.

— У кого-то больше, у кого-то меньше, — продолжает Дэнвер, приближаясь ко мне. — Моего хватило, чтобы выбраться из горящей машины, чтобы выжить, но не хватило, чтобы восстановиться полностью.

Голова кругом от всего этого.

— Сержант… сержант Лабрю сказала, что полиция обнаружила твое тело.

— Тому парню повезло меньше.

Там был кто-то еще? И этот кто-то выбраться не успел.

Меня снова мутит, но я заставляю себя посмотреть Дэнверу в глаза.

— Зачем? — спрашиваю я. — Зачем ты притворился мертвым?

— Конечно же, чтобы начать жить с чистого листа, Чар.

Он говорит так искренне, так проникновенно, что я сама себе удивляюсь, как раньше велась на эту «искренность». Но мы оба уже не те Чарли и Дэн.

— И первым делом отправил ко мне своих дружков требовать несуществующий долг?

Я все время переживала, что мне не хватит денег. Что у меня не получится закрыть долг Дэнвера. А оказывается, никакого долга не было и в помине. Все эти нервы, все мои метания были непонятно ради чего или ради кого.

Взгляд Дэнвера мгновенно становится жестким.

— Почему «несуществующий»? Ты мне сильно задолжала, Чар, за все годы моей никчемной жизни рядом с тобой.

— Твоей никчемной жизни? — я сжимаю кулаки. — Еще скажи, что я виновата в том, что твоя жизнь была никчемной!

— Конечно, виновата, моя дорогая женушка. — Он опускается на одно колено, и его уродливое лицо сейчас очень близко от моего лица. — Ты не предупредила меня, что ты имани, и что от таких как ты у вервольфов срывает крышу. Ради тебя я отказался от своего будущего, меня изгнали из стаи, разлучили с моей семьей, и все это даже не было моим выбором. Я пошел на поводу у природы, и что получил взамен? Брак с женщиной, которой магазин с древней макулатурой интереснее мужа!

Меня не цепляют его слова про наш брак. Видимо, я давно это пережила в своей душе. Переболела, перегорела. Я хватаюсь за другое:

— Ты не знал, что я имани, когда прислал за мной Халли. Тебе мог рассказать Хантер, но он сам не знал этого до встречи со мной.

— Правда. Логика всегда была твоей сильной стороной, Чар. Но то, что ты имани — это все объяснило. До этого я просто тебя ненавидел.