Истинная поневоле

— Я знаю, что доктор прописал мне секс, и это вроде как полезно для моих гормонов и для развития малышки, но это больше не повторится.

Глаза Доминика сверкают желтым, он плотно сжимает губы, но тут же расслабляется.

— Никакого секса? — уточняет он, когда я занимаю место на высоком стуле и наблюдаю за тем, как вервольф ловко раскладывает мясо и овощи по тарелкам. — Почему? Почему ты так серьезно относишься к сексу, Шарлин?

— Видимо, недостаточно серьезно. Иначе бы я не залетела, как глупая малолетка, которая не знает, откуда дети берутся.

— Ты жалеешь?

— О том, что я была дурой? — фыркаю я. — Да.

— О том, что носишь моего сына.

— Что? — Я вскидываю голову. — Конечно нет. Это моя дочь!

Доминик почему-то на этот раз не спорит, кивает и приступает к еде. Я тоже не отстаю, от нежного вкуса говядины и ее сочетания с ягодным соусом хочется мурлыкать от восторга.

Как же вкусно!

— Ты не ответила на мой вопрос.

Ну вот зачем портить такой прекрасный ужин ненужными разговорами?

— Насчет секса?

— Насчет секса.

Я делаю вид, что подбираю слова, но тут и подбирать нечего.

— Для меня секс — это нечто большее, чем животная страсть для здоровья и поднятия настроения. Поэтому наша сделка изначально была для меня неправильной.

— Теперь мы не связаны никакими сделками.

— Но ты снова хочешь заставить меня заниматься с тобой любовью!

Я готова откусить себе язык за такую оговорочку, поэтому быстро поправляюсь:

— Хотела сказать — сексом.

— Любовью, — задумчиво повторяет Доминик. — Я всегда думал, что ты боишься свободы. А ты боишься того, что я буду о тебе заботиться? Или же… Боишься, что я однажды перестану это делать? Оставлю тебя. Как это сделал Дэнвер.

— По-моему, разговоры за едой — очень плохая идея.

— А по-моему, в наших с тобой отношениях не хватает откровенности.

— У нас нет никаких отношений, нас связывает только ребенок.

Есть, — отрезает Доминик. — И ты все время пытаешься их усложнить.

— Ха! Зато у тебя всегда все просто!

— Я не Дэнвер, — говорит он. — Я сказал тебе об этом еще в тот вечер на веранде, когда мы впервые поцеловались.

— Поправочка — ты меня поцеловал, я была против.

— Ты всегда была против меня. Всегда остерегалась, потому что чувствовала то же самое, что и я.

Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза:

— Чувствовала что?

— Опасность.

— Опасность?

— Опасность, что, стоит поддаться этому притяжению, оно тебя поглотит.

Значит, Доминик чувствует то же самое, что и я? Это дикое желание, раздирающее изнутри. Эту одержимость. Эту опасность. Если да, то нам стоит держаться друг от друга как можно дальше, а не жить под одной крышей.

— Ты прав. Опасностей стоит избегать. На то они и опасности.

Я кладу вилку на стол, вроде бы спокойно, но она все равно противно звякает о камень.

— Я наелась и возвращаюсь к себе в комнату.

Поднимаюсь, и Доминик поднимается за мной следом. Я не успеваю и шага ступить, как он оказывается рядом и всем телом прижимает меня к столешнице.

— Ты даже не попробовала десерт, — шепчет он мне в губы, и меня ведет.

— Малышке не нравятся сладости.

— Эта сладость ей точно понравится.

Он хочет меня поцеловать или это я хочу его поцеловать?

— Доминик, не нужно, — упираюсь ладонями ему в грудь, и тут же понимаю свою ошибку: прикосновение кожи к коже обжигает.

Наши взгляды встречаются, и я замечаю, как меняет цвет его радужка. От светлого медового до ярко-желтого и обратно. Вижу, как яростно бьется жилка на лбу. Как гулко отзывается сердце волка под моей ладонью.

— Я ничего не знаю про имани, — говорит он, — но в тебе явно живет волчица, которую ты все время подавляешь. Маленькая альфа, которая так мне нравится.

Он подается вперед и касается щекой моей щеки.

— Что ты делаешь со мной, Шарлин? Ты разрушаешь все мои барьеры. Заставляешь переступать через все принципы.

Делаю я?! Да я бы вообще ничего с ним не делала!

— Вроде тех, когда ты привез меня в дом альфы и представил стае?

— И это тоже, — соглашается он. — Ты имеешь надо мной власть. Ты — моя слабость. Я не могу отпустить тебя, сколько раз ни пытался. Не могу забыть. Убеги ты от меня на край света, я нашел бы тебя по следам. Так, может, хватит этому сопротивляться?

Последнее, что мне сейчас хочется, — сопротивляться. Хочется податься вперед, целовать его, зализать все царапины и синяки. Вместе с этим принять все, что Доминик говорит. Без условий и условностей. Быть счастливой. Быть счастливыми втроем.

Я поддаюсь этому наваждению и тянусь к Доминику, но тихая мелодия разрушает момент.

Вервольф рычит и в мгновение оказывается возле панели коммуникатора, вмонтированной возле двери.

— Альфа, приехал прим Конелл. Говорит: что-то срочное.

Отец Одри?

— Пропустите.

— Хорошо.

Охрана отключается, Доминик поворачивается ко мне.

— Если хочешь десерт, он в холодильнике. Я присоединюсь к тебе позже.

Доминик уходит, а я выдыхаю и, прикрыв глаза, прислоняюсь к столу.

Не знаю, чего во мне больше: облегчения или разочарования. Этот разговор между нами — лишний. И его признание тоже. Они заставляют меня терять разум, самостоятельно разрушать границы, которые я так старательно выстраиваю между мной и им.