потасовкой, повлекшей за собой смерть излишне разговорчивой супруги39
. С точки зрения Жана Ламбера и, по-видимому, многих его современников, любовные утехи представляли собой дело интимное, семейное, не предназначенное для обсуждения за пределами дома. Они не входили в сферу публичных интересов. Марион ла Друатюрьер40
своим поведением и словами нарушала этот запрет .
В отличие от нее, рассказ Флорана был не более чем иллюстрацией нормы, правильных отношений с партнером: ведь он собирался жениться на Маргерит и даже обручился с ней, повторив при этом те жесты, которые обычно использовались при заключении церковного брака (в частности, соединение правых рук)41
. (Ил. 1) И все же его история выглядела исключительной на фоне обычных для средневековья мужских разговоров о любви.Если довериться в этом вопросе «Регистру Шатле», то станет ясно, что крепкие связи между мужчиной и женщиной, а тем более желание заключить настоящий брак, были редкостью в том социальном кругу, к которому принадлежал Флоран. Но еще большей редкостью был откровенный рассказ мужчины о его семейной жизни. Как отмечает Клод Товар, подобная открытость в XIV-XV вв. была, скорее, исключением из правил42
. Мужской любовный дискурс мог касаться скандала, насилия, похищения, адюльтера, даже39 Это обстоятельство и послужило поводом для обвинения Жана Ламбера в убийстве и вынесения ему смертного приговора. Казни он смог избежать, подав письмо о помиловании, из которого мы и узнаем о мотивах, подвигших его на избиение собственной жены.
40 Как отмечает итальянская исследовательница Нора Галли де Паратези, разговоры женщин о своей интимной жизни, подтверждающие их сексуальность, указывают на их независимое положение в обществе, на осознание ими своего превосходства над мужчинами. Причем стилистические и лексические особенности такого дискурса заимствуются как раз у мужчин. Сексуальный акт понимается здесь как агрессия, женщина, говоря о сексе, чувствует себя субъектом, а не объектом отношений. Однако, именно эта лексика до самого последнего времени (вплоть до XX в.) являлась строго табуированной для женщин. Соответственно, ее использование в более ранние эпохи воспринималось как отклонение от нормы (De'Paratesi GalliN. Les mots tabous et la femme // Parlers masculins, parlers f'eminins? P. 65-77,здесь P. 70-71).
41 Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в средние века. Очерки демографической истории Франции. М., 1991. С. 82. На самом деле Флоран, обручаясь с Маргерит, повторил все жесты и слова, необходимые для заключения так называемого «внецерковного» брака. Т.о. эти двое уже могли считаться мужем и женой: Olivier-Martin F. Histoire du droit francais des origines a la Revolution., P., 1992. P. 269. О средневековой традиции «свободных» браков: Бессмертный ЮЛ. Ук. соч. С. 30-31,35-36,78-79, 81-82,146,149.
инцеста - т.е. того, что само по себе не являлось нормой43
. Так, в одном деле за 1405 г. дословно передавался разговор некоего Тома с Марион, вдовой его лучшего друга Жана Булпньп. Тома подозревал, что его знакомая ждет ребенка от собственного свекра, что давало ему повод обвинить их в инцесте. Интересно, что подробности истории он, нимало не смущаясь, попытался узнать у самой Марион: «[спросил ее], правда ли то, что она беременна от Пьера де Булиньи, отца умершего Жана Булиньи, ее супруга, [потому что] он хочет знать, не от него ли она забеременела» 51.Однако частная жизнь собеседников никогда не становилась предметом разговора, не обсуждалась публично. Показать свою сентиментальность значило проявить слабость. Приревновать значило признать, что тебя обманывают. Флоран же не делал из своих чувств тайны, и этим сильно отличался от большинства своих современников.
Возможно, что особенности его дискурса, так же, как и особенности рассказа Марион ла Друатюрьер, привлекли внимание Алома Кашмаре в неменьшей степени, чем вызывающее поведение этих двоих в зале суда. Их желания и устремления, их речь - столь непохожие друг на друга - шли вразрез с принятыми в средневековом обществе нормами. Выбирая наиболее интересные дела из своей практики, Кашмаре мог сохранить рассказанные ими истории любви в качестве иллюстрации странных, а порой и вовсе ненормальных, с точки зрения окружающих, нравов некоторых заключенных.
Что касается самих Флорана и Марион, думается, что их воспоминания позволили нам до некоторой степени проникнуть в мир чувств реально существовавших людей прошлого, узнать - пусть даже в несколько искаженном виде - как они понимали любовь и как могли рассказать о ней.
43 Та же ситуация характерна для многих средневековых литературных произведений: Regnier-Bohler D. Voix litt'eraires, voix mystiques // Histoire des femmes en Occident / Sous la dir. de G.Duby. P., 1990. T. 2. P. 443- 500, здесь P. 464-468.
Глава 3 "Ведьма" и ее адвокат