Истинная за миллион

— Спасибо, — с набитым ртом проговорила я, — выходя из квартиры. Влад только улыбнулся, закрывая за нами дверь.

К машине я буквально бежала, и Влад, к моему счастью, тоже не тормозил. Только заметил:

— Подавишься же, — я после его слов прожевала последнее, проглотила и, не сбавляя шага, сказала:

— В машине доем.

Кажется, он закатил глаза.

Ехали мы молча. Влад думал о чём-то своём. а я о том, что хочу пить. Эта мысль с каждой минутой становилась всё навязчивей и навязчивей. В итоге я не вытерпела:

— Я пить хочу…

Влад спокойна, не отрывая взгляда от дороги, протянул руку к бардачку, чуть нагнувшись и задев мои колени, достал оттуда поллитровую бутылку питьевой воды, протянул её мне и вернулся в нормальное положение.

Утолив жажду, я поняла, что Влад ведёт себя крайне странно. Мне хотелось его об этом спросить, но я молчала. Вдруг сейчас он мне скажет, что я всё было ошибкой, а мне стоит убраться восвояси? Надеюсь, что нет…

Но, когда мы подъехали к центру, все эти беспокойства буквально выветрились у меня из головы: я подумала о том, что сейчас увижу отца! Это перекрывало абсолютно всё. Пусть, в дни после операции я и пыталась сделать вид, что спокойна, на самом деле это было совсем не так.

Мне порой хотелось даже приехать сюда и заявить, что я с места не сдвинусь, пока отец не очнётся. но я себя одёргивала изо всех сил и отвлекалась, как могла. По-настоящему отвлечься у меня получилось только раз… Не далее, как несколько часов назад.

На ресепшене пришлось остановиться и указать свои данные, но этим занимался Влад, я только ждала. Когда он договорил с девушкой, которая слишком уж радостно ему улыбалась, то обратился ко мне:

— Евгений Сергеевич в той же палате, что и до операции. Помнишь, куда идти?

Я кивнула и быстрым шагом направилась в сторону лестницы. Буквально на автомате добралась до палаты отца. В коридоре возле неё была медсестра. В прошлый раз я здесь никого не заметила…

— Здравствуйте, — обратилась я к ней, — подскажите, пожалуйста, а могу я навестить Истомина? Мне сообщили, что он очнулся.

Девушка с сомнением на меня глянула:

— А вы ему кто?

— Дочь, — ответила я, выжидательно на неё уставившись. С чего бы это такое недоверие? Странно.

Девушка тем временем открыла тетрадь в твёрдой обложке и сказала:

— У него в родственниках указано только одно имя: Миллер В. Е. Это вы?

— Нет, — вздохнула я. Будет мило, если меня ещё и не пустят к отцу, потому что паспорта-то у меня с собой нет. — Я Истомина Дана Евгеньевна. Владислав Евгеньевич, скорее всего, указан как родственник, потому что он оплачивал лечение моего отца.

Сам Миллер В. Е. очень-очень неторопливо появился в начале коридора, но, заметив, что я ещё не в палате, ускорился.

— Что случилось? — спросил он у меня, как только оказался рядом.

— Девушка говорит, что у моего отца родственник один — ты.

Влад вскинул брови, повернулся к медсестре и сказал:

— Ну, раз я родственник, то могу позволить не-родственнице пройти в палату?

Девушка вздохнула, махнула рукой и сказала:

— Проходите, только дверь тогда оставьте открытой, больной не тяжёлый.

Слова о “не тяжёлом” приятно отозвались в груди: если уже медсестра это признаёт, то что-то, возможно, это и значит. Надеюсь-надеюсь.

Я накинула халат и сказала Владу:

— Я не долго, папе в любом случае сильно напрягаться нельзя. Мужчина кивнул и, прислонившись к стене, начал демонстративно ждать.

В подобии “прихожей” палаты обнаружилась ещё одна медсестра. Видимо, она через стекло наблюдала за состоянием отца. Она на меня никакого внимания не обратила, и я спокойно вошла.

Папа, видимо, дремал, но услышав звуки, открыл глаза. Я беспокоилась о его состояние, но минимальное количество аппаратуры вокруг внушало надежду на стабильность его состояния.

— Привет, папуль, — обычно я не использовала такие слащавые обращения, но сейчас мне хотелось каждым своим словом показать, как я по нему скучала и как я рада тому, что он очнулся. — Ты меня напугал, ужас просто… Я с ума чуть не сошла за эти дни.

Голос отца, что не удивительно, был слабым и надломленным:

— Ну, помер бы и ничего.

Я едва не задохнулась от возмущения!

— Даже говорить так не надо, ладно! Я что без тебя делать-то буду, а?

Однако, флегматичность моего отца была непрошибаема. К счастью, или же наоборот, он решил сменить тему разговора:

— Я тут бодрствовал два часа, успел кое-что разглядеть. Сколько заплатить пришлось, чтобы меня сюда поместили, да прооперировали? Места-то на мне живого нет…

Я знала, что однажды у папы возникнет такой вопрос, но не думала, что так вот сразу. Всегда он так! Едва успел очнуться, а уже расспрашивает.

— Пап, давай потом? — я посмотрела на него с надеждой, но, несмотря на то, что ему явно было нелегко разговаривать, непреклонность никуда не делась:

— Говори давай? Квартира-то хотя бы на месте?

Я закатила глаза. У него тут вопрос был жизни и смерти, а он про квартиру.