Таким образом, язык национализма возвращался в широкое политическое пространство, переставая быть принадлежностью сторонников лишь правых взглядов. Вопросы о нации как политическом сообществе, о критериях включения и границах сообщества, о том, каким образом возможно совместить национальную повестку с имперской и каковы последствия для существующего имперского целого русского национализма возвращались, а во многом входили впервые в пространство общественной мысли – слишком поздно для того, чтобы быть вполне усвоенными в своей сложности. Империя вступила в Мировую войну не только с грузом противоречий, в конце концов приведшим к ее крушению, – здесь она была отнюдь не исключением, ведь испытание Мировой войной не выдержали ее традиционные соперницы, Австро-Венгерская и Османская империи, пытавшиеся по-своему, весьма различными способами разрешить аналогичные проблемы, – русская общественная мысль оказалась во многом чуждой национальной проблематике, слабо представляя себе существующие линии напряжения в имперском пространстве, тот комплекс противоречий, который революционный кризис проявит во всей остроте – и который для многих станет неожиданностью.
Мировая война, революция 1917 г. и последующая советская национальная политика уже спустя несколько десятилетий отведут «большой русской нации» место в числе несбывшихся исторических проектов – post factum это склоняет расценивать его как изначально нереалистичный, обреченный среди поднимающихся национальных движений на неизбежное поражение, остаться памятником имперских проектов. Разумеется, говорить о шансах несбывшегося весьма проблематично – какими бы они ни были, все они – давно в прошлом.
И тем не менее для коррекции исторической оптики необходимо отметить, что в начале XX в. в Российской империи оказалась выстроена система массового образования, работающая на проект «большой русской нации», возникла система политического представительства, так или иначе распространяющаяся с уездного до общеимперского уровней, значительные слои населения осмысляли и описывали себя в категориях «общерусской» идентичности, выступающей как модерная, связанная с городским социальным пространством, язык русского национализма возвращался в пространство либеральной мысли, теряя свою приобретенную за 1880-1900-е гг. связь преимущественно с правым лагерем – т. е. становясь «общим языком», позволяющим вырабатывать политические соглашения за пределами партийных разделений, что, собственно, и является его функцией. Тем самым, если сейчас мы знаем, что эти тенденции оказались разрушенными последующим ходом событий, то это не должно быть тождественно признанию этих тенденций и идеологических проектов как не имеющих достаточных оснований. В конце концов Мировая война оказалась не только для русских участников и наблюдателей событием, изменившим реальность в самых, казалось бы, устойчивых чертах: то же самое можно сказать и обо всем европейском пространстве. Она стала «концом знакомого мира» и началом нового, когда все стало иным.
Рекомендуемая литература
1.
2.
3.
4.
5.
6. Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох и др.; пер. с англ, и нем. Л. Е. Переяславцевой, М. С. Панина, М. Б. Гнедовского. – М.: Праксис, 2002.
7. Словарь основных исторических понятий: Избранные статьи: В 2 т. Т. 2 / пер. с нем. К. Левинсон; сост. Ю. Зарецкий, К. Левинсон, И. Ширле; науч. ред. перевода Ю. Арнаутова. – М.: Новое литературное обозрение, 2014.
8.
9.
10.
11.
12.