Истинно русские люди. История русского национализма

В итоге Устрялов предлагает цельную версию русской истории как истории народного единства – находящего свое очередное историческое выражение в существующей империи, причем империя отождествляется с «русским народом», прочие же территории выступают либо как «приобретения» империи (желательные и/или добровольные), единственным исключением из числа каковых оказывается Царство Польское, своего рода «вынужденное приобретение». Задача исторического повествования самим Устряловым мыслится в том числе и в пропагандистском плане – как устранение заблуждений, накопившихся со временем, и осознание единства русского народа, некогда вполне ясного, а затем затемненного и в силу внутренних, и внешних обстоятельств: «весьма знаменательно, эта борьба Москвы с Литвою изображается в наших летописях совсем не теми красками, какими описываются нашествия иноплеменных народов: современные историки не скрывают, что Литовские Князья находили нередко в восточной Руси многих доброжелателей, что Новгород, Тверь, Рязань неоднократно склонялись на их сторону, и если иногда у летописцев вырываются укоризны этим опасным соперникам Москвы, то не надобно забывать, что в том же духе они рассказывали и о бранях удельных <…>. Одним словом, наши летописцы имели темные, неопределительные понятия о Литовском княжестве; но из их сказаний нельзя вывести заключения о народной вражде между восточною и западною Русью. Иначе они стали смотреть на Литовское княжество в XVII столетии, после Самозванцев, когда Литвин и Лях стали для них словами однознаменательными», аналогично и «не все Польские современные историки представляют это дело в таком виде: лучше из них, более основательные и менее пристрастные, например Кромер и в особенности Коялович, писавшие в то время, когда политика езуитов еще не созрела, не скрывают, что соединение Литовского княжества с Польшею совершилось с большим трудом, что главным препятствием тому была разноплеменность народов, что престол Великих Князей Литовских окружали большею частию Русские вельможи, что при дворе их господствовал Русский язык, что подвластные им народы с величайшим усердием берегли свою святыню, что езуиты уже отчаявались поколебать православие и что в самой Вильне находилось гораздо более храмов Грекороссийских, чем костелов Римских. Новейшие писатели Польские утаили все сии обстоятельства и разными софизмами запутав Историю Литовского княжества, успели внушить Европе мысль, что оно издревле составляло часть речи посполитой. Правда, некоторые из ученых писателей Немецких и Французских (Шлецер, Малтебрюн) старались рассеять это заблуждение и представить дело в настоящем виде: но Польские понятия взяли верх и ввели в заблуждение нас самих [выделено нами. – А. Т.]». На преодоление этих «заблужений» и направлена историческая программа Устрялова, выступающая как инструмент переопределения принадлежности Западных и Юго-Западных губерний. М. П. Драгоманов писал, обращаясь к годам своего обучения в Университете св. Владимира: <«…> мы помним случай, когда на студенческой сходке в Киеве в 1860 г. один украинец сказал: „история показывает, что здешний край не Польша“, – на что студент-поляк воскликнул: „не история, а Устрялов“».

В целом следует признать успешность устряловской интерпретации – утверждаемая в качестве официальной версии, она оказалась принята большей частью общества: к 1860-м из общего употребления уходит почти совершенно представление о Западных и Юго-Западных губерниях как о «польских», они, в соответствии с устряловской версией, помещаются в рамках «Руси». И уже поверх этого «историографического плато» начнется другой процесс – усложнения устряловской концепции в виде «большой русской нации» (когда на смену гомогенизирующей концепции придет видение трех локальных народностей: «великорусской», «белорусской» и «малороссийской») или же утверждения самостоятельности, например, «украинской» нации.

Лекция 4 Два ответа на вызов времени: Чаадаев и славянофилы