Источник

Когда они остановились у не слишком оживленного перекрестка, Ивар понял, куда его ведет Франсуаза. Через квартал отсюда располагался небольшой уютный парк, в котором в такую снежную погоду было гораздо приятнее, нежели в летнюю жару. Он хотел посмотреть на часы, но Франсуаза ловко перехватила его руку:

– Не надо, я сама знаю, когда отпустить тебя.

Он послушно опустил руку, подумав, что подчинение женщине – часто весьма удобная, но далеко не всегда приятная тактика.

Издали казалось, что заснеженные деревья стоят сплошной стеной, и только по мере приближения между ними прорисовывалась узкая дорожка.

– Добро пожаловать в наш лес, – Франсуаза отпустила его руку и отошла в сторону с видом хозяйки, встречающей дорогого гостя. Ивар медленно приблизился к ней. Теперь они стояли почти вплотную друг к другу.

– А можно я тебя в сугроб уроню? – с затаенной надеждой в голосе спросил он.

– Нет, – с необычайной серьезностью ответила Франсуаза, – со Снегурочкой так не поступают.

– А как с ней поступают? – поинтересовался Ивар, любуясь собственным отражением в глазах Франсуазы.

– Снегурочкой нужно просто восхищаться, – смех Франсуазы прозвучал как-то неуверенно и даже немножко нервно. Ивар протянул к ней руки, но она ловко увернулась, и теперь уже за его спиной звучал, набирая силу, иной серебристый победный смех. Ивару казалось, что к этому смеху присоединилось все: деревья парка, крупные пушистые снежинки, непрестанно осыпающиеся с неба, да и само небо, серое и холодное, насмешливо созерцающее людей, затеявших непонятную игру в прятки, где каждый прятался сам от себя.

Длинная густо-черного цвета тень мягко упала на стол, и обернувшись, Ивар увидел Франсуазу, застывшую в дверях с полной бутылкой конечно же местного, но хорошего, сделанного для своих коньяка и двумя соответствующими случаю бокалами в руках.

– Что это было? – Ивар осторожно качнул головой. В ушах его все еще звенел серебристый, доносящийся одновременно отовсюду смех.

– Маленькое злоупотребление служебным положением, – ласково усмехнулась Франсуаза. – Разве тебе не понравилось?

– Еще как понравилось, – ответил Ивар, наконец сообразив, что надо встать и помочь ей. Пока он надежно, по-мужски устанавливал все принесенное на хрупком маленьком столике, Франсуаза извлекла откуда-то еще неоткрытую коробку на этот раз безусловно нездешних конфет и присоединила ее ко всему остальному. Сама она почти не ела сладкого, но всегда имела. Для гостя.

– Подожди, – мысль, пришедшая в голову, была столь проста, что он замер со все еще не открытой бутылкой в руках. – Ведь то, что ты сделала – невозможно. Я отлично помню, как Морис объяснял мне, почему мы достаточно легко проникаем в прошлое иной реальности, но не в состоянии попасть в свое действительное прошлое.

– Морис и Этьен – два догматика, – неохотно объяснила Франсуаза. – Они сочинили гениальную теорию и придумали великолепную машину, но не представляют даже приблизительно возможностей того и другого. И как мне кажется, некоторых вещей они просто не желают знать.

Разливавший коньяк Ивар в изумлении уставился на нее.

– Ты хочешь сказать, что сама додумалась до того, что не сообразили эти двое? – ошеломленно спросил он.

– Ни один человек в этом доме, даже сам Этьен, не понимает машину лучше меня, – холодно произнесла Франсуаза. – Когда у меня появилась эта мысль, я предложила Инге кое-что посчитать, остальное машина сделала почти сама.

– После того как ты ее очень ласково попросила? – выдавил из себя усмешку Ивар.

– Примерно так, – с деланным смирением отвечала Франсуаза. Замечательный вечер, на который она так надеялась, был безнадежно испорчен, хотя она и пыталась спасти остатки праздничного настроения. И зачем он всегда пытается все понять до конца, принять на себя еще несуществующую боль, уничтожить и без того крошечную искорку радости, достающуюся нам в этой жизни?

– Скажи мне, Франси, – в глазах Ивара, устремленных сквозь нее, Франсуаза увидела хорошо знакомый ей свет отчаяния, – ты всегда знаешь, в какой реальности ты сейчас находишься?

– Разумеется, – отрезала она. Разговор принимал весьма неприятный оборот.

– А я нет,– убито произнес Ивар, – я совсем перестал что-либо понимать. Еще сегодня утром я твердо знал, кто я такой и в каком мире живу. То, что произошло потом, сокрушило мои представления, но взамен, хотя и не сразу, я получил новое понятие, которое ты уничтожила единственной короткой фразой, попросив рассказать, как я жил без тебя.

Это была хотя и тонкая, чертовски непрочная, но все же спасительная нить, и Франсуаза немедленно ухватилась за нее.

– Ивар, я действительно хочу знать, как ты жил без меня, – проговорила она самым бархатным голосом, на какой только была способна. – Расскажи мне, пожалуйста.