Источник

– И в тот же самый день, – продолжил Элиав, – этот одураченный англичанин встречал еврея из Тель-Авива, который и одевался как англичанин, и вел себя как англичанин. Если не считать, что еврей был лучше образован. Не было никаких глупостей с титулованием эфенди, ни пресмыкательства. Еврей хотел обсуждать или юридические темы, или симфонии Бетховена, или последний скандал. Разве что существовал один нюанс, которого англичанин не мог простить. Еврей настаивал, чтобы к нему относились как к равному.

Табари засмеялся:

– Кто посмеет осуждать англичанина из низших слоев общества, что в этих обстоятельствах он предпочитал иметь дело с арабами?

– С англичанами из верхов общества проблема была в другом, – сказал Элиав. – Они являлись, обладая учеными степенями. Обычно они владели арабским, но очень редко – ивритом. И все они читали великие романтические книги, которые англичане упорно сочиняли об арабах. У вас хватило мужества прочитать хоть что-то из тех фантазий, которыми они питались? Т.Э. Лоуренса Аравийского, Гертруду Белл?

Табари засмеялся:

– Да, мы, арабы, с удовольствием пользовались услугами лучших рекламщиков в мире. Все были англичанами. И расскажи ему о фотографиях. – Араб принял подчеркнуто высокопарную позу – правая рука подпирает подбородок, пальцы манерно вытянуты. Левой рукой он накинул на голову салфетку, которая изображала бурнус, и таким образом обрел очень романтический вид.

– Как-то мы с Джемалом потратили целый день, – сказал Элиав, – просмотрев две дюжины книг об этих местах, и в каждой была фотография автора во всех арабских регалиях. Плащ, тюрбан, расшитый пояс. – Собеседники рассмеялись, а Элиав сделал вывод: – Одним из самых худших интеллектуальных фокусов, покоривших Англию, была фотография Лоуренса в арабском костюме. Черт возьми, она действовала просто гипнотически.

– И помогала британской политике в этих местах, где так много нефти, – заметил Табари.

– Если бы удалось докопаться до правды, – сказал Элиав, – держу пари, что и у коротышки Эрни Бевина где-то спрятана его фотография в полном арабском костюме.

– Но ты можешь себе представить уважаемого англичанина, который захотел бы сфотографироваться в облике палестинского еврея? – И Табари с отвращением отмахнулся.

Едва только археологи представили себе эту картину, как подошедший кибуцник проворчал:

– Вы собираетесь сидеть здесь весь день?

– Можем, – сухо бросил Кюллинан.

Но если он надеялся смутить кибуцника, это у него не получилось.

– Просто хотел узнать, – сказал парнишка, со звоном собирая тарелки.

– Я оставлю свою чашку, если ты не против, – сказал Кюллинан.

– Не имеет смысла, – сообщил кибуцник. – Кофе кончился.

Кюллинан побарабанил пальцами по столу, чтобы не разозлиться, и парнишка, насвистывая, ушел.

– Был и еще один дополнительный фактор, – осторожно начал Табари. – В официальных сообщениях о нем не упоминалось, но в этой части света он был достаточно ощутим. – • Откинувшись на спинку стула, он продолжил: – Многие прибывающие сюда англичане уже имели гомосексуальный опыт. В школе. В армии. И они уже были предрасположены смотреть на арабов пустыни, которые всегда испытывали такие же наклонности, с восхищением, если не откровенным обожанием. И если кто-то занимался гомосексуализмом, что могло быть более волнующим, спрашиваю я вас, чем роман с арабом, закутанным в простыню? Вы с ним на двух верблюдах отправляетесь в оазис. Из пустыни налетает песчаная буря, и вас могут спасти только две финиковые пальмы. Одна для него, одна для вас. Братство крови и все такое. И заверяю вас, в те годы в этой части света происходили весьма забавные вещи.

– Я не хотел бы поднимать эту тему, – тихо сказал Элиав, – но, поскольку ее начал Джемал, должен сказать, что он не шутит. Теперь представь себе, Джон, что ты активный гомосексуалист…

– Не буду представлять себе ничего подобного, – возмутился Кюллинан. – Ты забыл, что меня интересует Веред, а не Джемал. Так что, пожалуйста, называй вещи своими именами.

– Я хочу сказать, – продолжил Элиав, – что будь ты молодым англичанином, полным романтических представлений… Он сходит с корабля в Хайфе – и к кому, по-твоему, будут обращены его симпатии?.

– Черта с два – симпатии! – возмутился Табари. – С кем бы ты захотел пойти в постель? С Мустафой ибн Али из оазиса Согнутых Пальм или с Менделем Гинзбургом, у которого портняжная лавка на Герцль-стрит?

Кюллинан счел тему разговора абсурдной и спросил:

– Но ты согласен, что, учитывая все обстоятельства, англичане довольно достойно вели себя в Палестине?

– Да, – сказал Элиав.

– Говоря от имени арабов, – добавил Табари, – думаю, что только англичане могли так толково справляться с ситуацией.

– То есть у тебя нет по отношению к ним злости? – спросил Кюллинан еврея.

– Я никогда не воюю с историей, – ответил Элиав. – С будущим – да. И когда я дрался с англичанами, они представляли будущее. И я должен был противостоять им.