Источник

Дома Урбаал узнал то ужасное известие, которого так страшилась Тимна. Жрецы Молоха вернулись с известием: «Звезды говорят, что на нас нападут с севера. И врагов будет куда больше, чем раньше. Поэтому важно опередить их, и завтра будут сожжены первенцы». Багровой краской, доставленной с морского побережья, они поставили знаки на ладошках сына Урбаала и сказали, что его жена не должна плакать. Полные неколебимой уверенности, что никто не посмеет оспорить их решение, они покинули этот дом и пошли к семи остальным, где так же окрасили ладошки детей из семи самых известных семей Макора.

В эти минуты Урбаал не хотел слышать стенания Тимны и ушел из дому. На улице он столкнулся с Амалеком. Увидев встревоженное лицо пастуха, Урбаал понял, что и сына Амалека тоже отобрали для жертвоприношения. Оба они не обменялись ни словом, потому что, стуит выразить неудовольствие решением жрецов, и на дом и на хозяйство может обрушиться несчастье.

Жрецы Макора были непреклонны, но не жестоки. Им было чуждо чрезмерное варварство, и они делали лишь то, что необходимо для защиты общины. Они единственные владели письменностью и отсылали в Месопотамию глиняные таблички, испещренные клинописью, а в Египет – иероглифические послания. Они знали числа, разбирались в астрономии и могли предсказывать, будет ли год урожайным. Без их знаний Макор не выжил бы, ведь жрецы были и врачами, и судьями. Они управляли обширными угодьями правителей, присматривали за их рабами и отвечали за хранилища, куда свозили запасы зерна на случай голода. Только жрецы знали тайну Эля, безмолвно вздымавшегося из земли, и жаркой яростной глотки Молоха, и, если они решили, что угрозу войны может предотвратить только очередное жертвоприношение, с их решением необходимо было согласиться. Ибо они обладали справедливостью и рассудительностью. Когда Макор был в последний раз уничтожен, выживший жрец объяснил тем, кто вернулся на его развалины: «Несчастье пришло, потому что в прошлые годы вы жертвовали Молоху лишь детей бедняков или уродов». Вину за уничтожение города жрецы возложили на отсутствие преданности божеству, и они были правы. «Если уважаемые семьи Макора отказывались жертвовать Молоху своих первенцев, чего ради он будет защищать их?» Логика была неопровержимой. Теперь в заново отстроенном городе божеству посвящали детей лишь из богатых семей, и стоило появиться на свет первенцу Тимны, Урбаал знал, что мальчика ждет огонь.

Эту ночь Урбаал провел в одиночестве в помещении, где обитали четыре Астарты, и, размышляя о жизни и смерти, пришел в полное отчаяние, потому что в углу в колыбельке спал его сын и ладошки его были окрашены пурпуром. Малыш посапывал, не подозревая о торжественном обряде, который утром освятит город. Смерть уже маячила за спиной сына. Но над ребенком, улыбаясь, стояла новая Астарта, и с ее появлением давильня в оливковой роще стала захлебываться от обилия масла. С ее появлением дом наполнился новой жизнью, обещавшей прилив плодородия, и вполне возможно, что с ее помощью в доме появится высокая девушка-рабыня. Урбаалом владела какая-то странная смесь эротизма и размышлений о смерти, что вообще было свойственно мышлению той эпохи. Он лежал на кушетке, прислушиваясь к ровному дыханию своего сына, а потом стал мечтать о девушке-рабыне, которую он жаждал с такой страстью. И в мыслях его, и в этом помещении, и во всем Макоре причудливо смешивались смерть и жизнь.

Сразу же после рассвета по улицам, под грохот барабанов и завывание труб, двинулась группа жрецов в красных капюшонах, и Урбаал растерянно засуетился. Несмотря на грызущую его печаль от неминуемой потери сына, он тем не менее заторопился к дверям посмотреть, не шествует ли вместе со жрецами высокая девушка-рабыня. Ее не было.

Когда процессия несколько раз обошла город, барабаны смолкли и жрецы разделились. Матери застыли в смертном страхе. Наконец постучали и в дверь дома Урбаала. Явившийся жрец потребовал первенца Тимны. Та зарыдала, но муж зажал ей рот ладонью, и жрец, уносивший ребенка из дома, одобрительно кивнул. Снова возобновился барабанный бой и лязг цимбал. Взвыли трубы. Над городом висел гул возбужденных разговоров.

– Мы должны идти, – сказал Урбаал, беря Тимну за руку, ибо если мать не присутствует на жертвоприношении, то окружающие могут подумать, что она без большой охоты отдает божеству своего сына.

Но Тимна, которая была родом не из Макора, не могла заставить себя присутствовать на этом жутком ритуале.

– Спрячь меня где-нибудь, – взмолилась она.

Урбаал терпеливо отвел жену в святилище и показал ей улыбающуюся Астарту.

– Прошлой ночью, – заверил он ее, – приходил баал бури и развлекался с богиней. Теперь она понесла. Понесешь и ты. Я обещаю.

Он потащил ее к дверям, но Тимна в отчаянии цеплялась за колонны у входа. Наконец Урбаал потерял терпение и отпустил ей звонкую оплеуху.

– Для чего вообще нужны сыновья? – спросил он. – Перестань плакать!