Источник

Рассматривая попадающиеся под ноги камни, он прошел через оливковую рощу и остановился поклониться своим привычным добрым богам, а у давильного пресса прошептал: «Спасибо, что ты даровал мне Либаму». Одно лишь упоминание ее имени напомнило Урбаалу, насколько он сейчас раним и уязвим. Идя между деревьями, он видел, как она мелькает перед ним, как между стволами то и дело возникают ее греховные соблазнительные очертания. В шелесте листьев он слышал голос Либамы, звавший его обещаниями радости секса, жужжание пчел в осенней траве напоминало ему сдержанные смешки Либамы – и понимал, что его голод по Либаме неутолим.

Когда Урбаал пересек дорогу в поисках третьего камня такой формы, который предпочитали богини, он наткнулся на Амалека, пасшего своих коров, и высокий пастух сделал ошибку – учитывая ее последствия, она могла стать для него роковой, – когда небрежно спросил:

– Что ты тут делаешь, Урбаал? Ищешь камни для своих новых богинь?

Откуда Амалек мог знать, что у Урбаала появились новые богини? Владелец оливковой рощи с подозрением посмотрел на своего недавнего соперника, заложил руки за спину и спросил:

– Откуда ты знаешь, что я делаю?

– Если бы я выиграл ту высокую, – добродушно ответил Амалек, – то обязательно купил бы новых Астарт.

Урбаал однозначно оценил его уклончивый ответ: Амалек намекает, что четыре украденные богини теперь будут работать на него.

– Предполагаю, ты-то знаешь, как сделать Астарту счастливой? – с неуклюжей прямолинейностью спросил Урбаал.

– Во всяком случае, хотел бы. Так что в новом году, может, мне и достанется та высокая.

Урбаала эти слова привели в такую ярость, что, придумывая, как бы порезче ответить наглецу, он потерял дар речи. Он повернулся, по-прежнему держа руки за спиной, и пошел в другую сторону.

– Вижу, ты нашел свои камни, – сказал Амалек, подгоняя коров.

Для Урбаала этот день был окончательно испорчен, и по пути к воротам он сделал ряд непозволительных ошибок, которые могут сказаться в последние месяцы года: так, он забыл поприветствовать баала оливковой рощи. Перед его глазами стоял лишь пастух Амалек, укравший его Астарт. Похитителя выдали его собственные слова, и Урбаала особенно разозлило, что Амалек еще позволял себе нагло шутить на эту тему, словно догадывался, что Урбаал потерял свою силу. Полный мрачности, он занес камни в святилище, но три новые Астарты не подали и виду, что ценят его заботу. Рот у него пересох, давая понять, что дела идут из рук вон плохо. Настроение не улучшилось, и он снова побрел в район храма, лелея слабую надежду увидеть Либаму. Она так и не появилась. В сумерках хетт закрыл свою лавку и подошел поговорить с Урбаалом. Со свойственной ему проницательностью торговец без труда догадался, с какой целью тут слоняется Урбаал, и сказал:

– Забудь ее. Пройдет несколько месяцев, и все мы сможем наслаждаться ею.

Урбаал испытал приступ ярости. Он был потрясен до глубины души и был готов ударить хетта, если бы не понимал, что тот говорит правду: стоило Либаме своим телом освятить грядущий урожай, как ее неповторимость была растрачена, и скоро ее будут использовать, чтобы освящать куда более мелкие празднества. Когда минет новый год и настанет время сева, она снова появится, а к следующей осени будет доступна на каждом празднестве. Во время сбора урожая ее место займет какая-нибудь новая девушка.

– Через год ты сможешь ее иметь в любое время, как только захочешь, – сказал хетт. – Просто постучи в ворота храма.

Оскорбительный смешок торговца заставил Урбаала дернуться. Скрывшись в сгущавшихся сумерках, он покинул святое место, но отправился не домой. По узкой улочке он добрался до дома Амалека, где притаился в тени, пытаясь представить, где сейчас могут быть украденные у него богини. Он испытывал злобу и раздражение, представляя, как Амалек настраивает против него украденных Астарт, и прикидывал, как бы ему вломиться в дом врага и вернуть их себе. Но ни один из планов не устроил его, так что Урбаал в самом плохом настроении, тоскуя по Либаме, пошел домой.

Прошло больше недели, прежде чем он снова увидел рабыню, и на этот раз испытал сильнейшее потрясение. Она легко и изящно поднималась по ступеням храма. Заметив Урбаала, стоящего у менгиров и влюбленно глядящего на нее, Либама бросила на него быстрый взгляд, который поразил его, как медный наконечник стрелы, ибо он не усомнился, что она пыталась подать ему сигнал: «Когда же ты спасешь меня?» Он захотел крикнуть: «Я спасу тебя, Либама!» Но мог всего лишь смотреть ей вслед, пока она не скрылась в храме.