Источник

Чтобы утихомирить буяна, были вызваны солдаты, и Урбаалу крепко досталось бы, если бы Амалек, изумленный его нападением, все же не защитил бы соседа, сказав солдатам:

– Он не причинил мне никакого вреда.

Солдаты замялись, и Тимна приняла за них решение:

– Я пришла, чтобы отвести его домой.

Когда солдаты удалились, Амалек встряхнул Урбаала со словами:

– Возвращайся в этот мир, старый приятель.

Под терпеливым присмотром любящих его людей отупевший Урбаал стал постепенно приходить в себя. Он не мог поверить, что пытался напасть на своего соседа Амалека, и испытал чувство глубокого стыда, когда ему рассказали, что лишь добрый характер Амалека спас его от неприятностей. Он уставился на Тимну, прекрасную в своей беременности, и вспомнил то терпение, с которым она старалась справиться с охватившим его безумием и вернуть ему здоровье. Когда наконец пришло время отправляться домой, Тимна избрала путь подальше от храма, но он понял ее замысел и сказал:

– Теперь мы можем пройти и мимо храма. Я забыл ее.

Он даже настоял, чтобы подойти к Элю, где вознес благодарность за свое освобождение, и, пока он молился, Тимна снова подумала, что, не будь в этом городе такого обилия божеств, чьи жуткие обряды могут свести человека с ума, Урбаал мог бы оставаться тем же веселым, простодушным человеком, каким был в начале их удачной супружеской жизни. Ей не хотелось думать, что появление такого типа людей объясняется моральной обстановкой в городе, но так оно и было.

Последующие дни доказали благодетельную силу той веры, что была свойственна Тимне. Урбаал возобновил зимнюю обрезку деревьев, а в конце дня, закончив труды, занимал привычное место на обширном дворе и болтал с детьми. У него всегда был при себе набор костей, которыми он играл в триктрак со своими девушками-рабынями, а порой Урбаал приказывал принести пару кувшинов хорошего вина из винодельни, где оно хранилось в больших глиняных бочках, наполовину зарытых в землю, чтобы вино всегда оставалось прохладным. Урбаал больше не обращал внимания на большие менгиры перед храмом, но каждый день, приходя на свои поля, отдавал дань уважения маленьким скромным баалам, которые оберегали его интересы.

Тем не менее самое странное удовлетворение он получил от того, чего никак не мог предвидеть: когда известие о его несостоятельности с ритуальной проституткой впервые разнеслось по городу, он был основательно смущен, но теперь он получил возможность увидеть себя таковым, каким он и был, и смог посмеяться над тем унижением, которое он еще недавно испытывал. Ему уже минуло тридцать шесть лет, приближалась старость, и он осознавал, что то острое возбуждение, которое вызывала Либама, было всего лишь попыткой с его стороны оживить давние воспоминания. «Теперь я могу оставить ее Амалеку, – признался он Тимне. – Он на шесть лет моложе меня». Урбаал смеялся над собой и таким образом возвращался к тем веселым радостям, которые он когда-то знавал в обществе своих девушек-рабынь. Тем не менее самая его большая любовь принадлежала Тимне, и по мере того, как под сердцем у нее рос ребенок, она становилась все обаятельнее, и в глазах Урбаала она была желаннее даже той, какой была в тот первый жаркий день, когда по насыпи поднялась к воротам. Там она и встретила Урбаала, игравшего в кости со стражниками, там и началось ее счастье. И теперь, когда она видела, как ее выздоровевший муж, встречаясь с Амалеком, на пару с ним подшучивает над недавними недоразумениями, она не сомневалась, что правильно вела себя в посетившие их тяжелые времена.

И вот наступил конец года, завершилась зима, и теперь все время было пронизано ожиданием, что боги сулят Макору в будущем сезоне, когда все живое пойдет в рост. Сельскохозяйственная община соблюдала все ритуалы, и на каждой кухне торжественно сжигались запасы хлеба и зерна, оставшиеся с прошлого года. Ребятишки Урбаала носились по всему дому, разыскивая мешочки с зерном, которые Тимна припрятывала специально для них. Найдя захоронки, дети торжественно кидали их в огонь, который в соответствии с древней церемонией поддерживал Урбаал, вознося моления: «Мы верим богам, что в этом году у нас будет хороший урожай». Затем он извлек свежее зерно, собранное как раз перед наступлением зимы, его спешно превратили в муку, замесили тесто и, не дожидаясь даже, пока оно взойдет на дрожжах, испекли хлеб, так что дом ни одного дня не оставался без хлеба. Все женщины, способные ходить, с кувшинами прошествовали к большому источнику Макора, что протекал за пределами городских стен, но вместо того, чтобы набирать воду, они стали кидать в источник домашние подношения, молясь, чтобы и в будущем году у них всегда была свежая вода.