Куллинейну потребовался почти весь день, чтобы справиться с текстом на иврите, и для него это был один из лучших дней в Макоре, поскольку, пробиваясь сквозь упрямый иврит почти так же, как сквозь почву, скрывающую Макор, он пришел к спокойному, но звучному символу веры, составляющему сущность иудаизма, к строчкам, которые были квинтэссенцией еврейской истории: «Отец мой был странствующий Арамеянин, и пошел в Египет, и поселился там с немногими людьми, и произошел там от него народ великий, сильный и многочисленный; но Египтяне худо поступали с нами, и притесняли нас, и налагали на нас тяжкие работы; и возопили мы к Господу Богу отцов наших, и услышал Господь вопль наш, и увидел бедствие наше, труды наши и угнетение наше; и вывел нас Господь из Египта [Сам крепостию Своею великою и] рукою сильною и мышцею простертую, великим ужасом, знамениями и чудесами, и привел нас на место сие, землю, в которой течет молоко и мед»[12]
.За обедом Элиав сказал:
– Вот на что я хотел обратить твое внимание. Иврит, которым примерно в седьмом веке до нашей эры было написано Второзаконие, – тот же самый иврит, который мы возродили в Израиле после того, как он тысячу лет был мертвым языком. Поговори с любым из кибуцников. Сынок!
К ним подошел парнишка лет пятнадцати, непринужденный и раскованный; у него были закатаны рукава, потому что он занимался уборкой столовой.
– Можешь ли ты найти мне кого-нибудь, кто говорит по-английски? – попросил Элиав, а когда парнишка ответил, что он и сам его знает, Элиав протянул ему Тору на иврите, показал на абзац во Второзаконии и спросил: – Ты это можешь прочесть?
– Конечно.
– Давай.
Парнишка присмотрелся к тексту древних ивритских букв и, запинаясь, процитировал:
– «Мой отец был арамеем, и у него не было дома. Он пришел в Египет. Их было немного, но здесь они стали народом».
– Отлично, – сказал Элиав, и обрадованный кибуцник вернулся к своей работе.
Куллинейн был поражен.
– Ты хочешь сказать… что сегодня любой образованный израильтянин может спокойно читать подлинный текст Библии?
– Конечно. Потому что для нас эта книга полна жизни. Понимаешь, ей не обязательно быть религиозной книгой. Например, этот мальчишка. Сынок!
Юноша, улыбаясь, вернулся к ним.
– Ты хоть ходишь в синагогу?
– Нет!
– Твои родители религиозные люди?
– Нет!
– Но ты знаешь Тору? И Книги Пророков?
– Конечно! – И он убежал.
– Вот это ты и должен запомнить, Куллинейн. Каждый еврей, которого ты встречал тут, на раскопках, читает Библию в оригинале легче, чем ты читаешь Чосера.
– Ты мне это доказал, – признался ирландец.
– Я еще не начал тебе доказывать, – поправил его Элиав. – Мы, евреи, продолжаем существовать в истории… А где сейчас вавилоняне, эдомиты, моавитяне с их множеством богов? Все они исчезли, а наша цепкая маленькая группа евреев все себе жила и жила. Мы смогли это сделать, потому что прочитанное тобой Второзаконие всегда было для нас совершенно реально, ты должен был заметить один очень важный отрывок. Он имеет отношение к исторической действительности, нравится это или нет и вам, неевреям, и нам, евреям.
– Какой именно?
Не заглядывая в Тору, Элиав процитировал:
– «Ибо ты народ святый у Господа, Бога твоего: тебя избрал Господь, Бог твой, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле»[13]
.– Хотел бы я в это верить, – сказал Куллинейн.
– А вот он верит, – показал Элиав на кибуцника, – и самое удивительное, что он верит точно так же, как и я, и тут нет ничего от расизма. Полагаю, ты можешь назвать меня свободомыслящим человеком, если не считать, что я верю в дух Второзакония.
Теперь Куллинейн уже ни в чем не сомневался. Он отодвинул еврейскую Библию, но Элиав перехватил ее.
– Ключом к пониманию еврея, – насмешливо сказал он, – служит мой любимый абзац из Торы. Итак, Моисей был прославлен как величайший человек из всех, живших на земле, который лицом к лицу встречался с Богом… и все такое. Но что было самым главным, сказанным о нем как о человеке… о живом человеке. Мне кажется, это было мудрейшим озарением… Вот почему я и люблю Второзаконие. Но первым делом мне придется процитировать Библию короля Якова: «Моисею было сто двадцать лет, когда он умер; но зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась»[14]
. – Элиав повторил последние слова: – «И крепость в нем не истощилась». Но в нашем еврейском оригинале восхваление великого человека кончается так: «И влага его не истекла до конца». – Элиав закрыл книгу и положил на нее руки. – Человек, который знавал Бога, который создал народ и дал нам закон, которому мы и сейчас следуем. А когда он умер, о нем сказали: «Он все еще мог действовать в постели». У нас очень мощная и отважная религия, Куллинейн.В Макоре прошло восемьсот лет с того памятного дня, когда пятеро его горожан стали участниками трагедии. Их деяния нашли поэтическое воплощение, мужчины и женщины тех трагических событий превратились в богов, которые духовно обогатили местную религию.