Источник

– Ты застал меня врасплох.

– Сегодня я наслушался массу глупостей. Меня от них мутит. Я хотел бы переварить что-то посерьезнее.

– Ты читал Де Во, Кауфмана, Олбрайт?

Куллинейн кивнул.

– Маймонида?

– Он самый лучший.

– Есть кое-что и получше.

– Что?

– Пять раз перечитай Второзаконие.

– Ты шутишь?

– Нет. Второзаконие. Пять раз.

– Что ты имеешь в виду?

– Для евреев это великая, главная книга, и если ты справишься с ней, то поймешь нас.

– Но стоит ли ее читать именно пять раз?

– Да, потому что большинство неевреев воспринимают древних иудеев всего лишь как любопытную реликвию. Десять тысяч лет назад они оказались в Израиле, что само по себе представляет какую-то архаическую тайну.

– А как, по-твоему, это случилось? – спросил Куллинейн.

– Для меня Второзаконие настолько реально излагает события, что я буквально вижу, как мои прямые предки – скажем, мой прапрадедушка, одежду которого еще покрывала пыль пустыни, – со своими козами и ослами спустились в эту долину и разбили тут стоянку.

– И, прочитав Второзаконие, я буду чувствовать то же самое?

– Прочитай его пять раз, и убедишься, – заверил Элиав.

Именно таким образом Куллинейн возобновил знакомство с древнееврейским шедевром, который впервые стал серьезно изучать еще в Принстоне. Главный смысл Второзакония заключался в прощальном обращении предводителя Моисея к своим евреям перед тем, как они были готовы оставить свою пустыню и войти в землю Ханаанскую. Наткнувшись на строчки: «Сии суть слова, которые говорил Моисей всем Израильтянам за Иорданом»[7], Куллинейн почувствовал, что Второзаконие напоминает прощальное обращение генерала Вашингтона к своим колониальным солдатам. Аналогия была как нельзя более подходящей.

В Макоре не было католической версии перевода Библии, так что Куллинейн не мог им воспользоваться, но это его не смутило. В Принстоне он ознакомился с протестантской версией короля Якова 1611 года, и сейчас, когда перед его глазами плыли страницы, он улавливал фразы и предложения, которые, как он смутно предполагал, относились к Новому Завету: «Не одним хлебом живет человек», или «От секущего дрова твои до черпающего воду твою», или «И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всей душою твоей, и всеми силами твоими». Он нашел понятие, которое в католицизме составляло душу и сердце Нового Завета: «Но весьма близко к тебе слово сие: оно в устах твоих и в сердце твоем, чтобы исполнять его». Он наткнулся и на другие фразы, которые заставили его вспомнить историю Иисуса, и вторично перечитал их: «Если восстанет среди тебя пророк, или сновидец, и представит тебе знамение или чудо… то не слушай слов пророка сего, или сновидца сего; ибо чрез сие искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога нашего, от всего сердца вашего и от всей души вашей»[8].

Когда Куллинейн в первый раз закончил чтение этих текстов, он был склонен сказать Элиаву, что обрел удивительную бодрость и готов встретить очередной автобус с туристами, но он, поскольку знал, что Илан весьма искушен в этих материях, а также чтобы доставить ему удовольствие, снова приступил к чтению с первых страниц Второзакония. На этот раз к нему пришло ощущение потрясающей историчности этой книги: неизвестный автор, который прибегал к литературным приемам, чтобы передать речь Моисея, явно был глубоко искушен в еврейской истории, рассказывая о ней так, словно ее события происходили вчера – как говорил Элиав, при жизни его прапрадедушки, – и эта вовлеченность начала сказываться на Куллинейне. Теперь он читал десять заповедей глазами члена племени, который, стоя в толпе, слушает Моисея. Это он, покинув Египет, умирал от жажды в Синайской пустыне, это он испытывал страх перед первым вторжением в Землю обетованную. Куллинейн отложил Библию с четким ощущением, что читал историю реально существующего народа… Может, не историю в подлинном смысле слова, а суть сотен древних традиций и национальной памяти. Элиав был прав: теперь Куллинейн отчетливо видел, как в тот день группа евреев, преодолев овраги, увидела Макор. Ученый попытался догадаться, что нового откроют ему оставшиеся три чтения.

В этот момент появился Элиав с книгой под мышкой и забрал у него Библию короля Якова.

– Джон, мне бы хотелось вручить тебе для оставшихся чтений новый английский перевод, сделанный группой еврейских ученых в Филадельфии.

– Почему еврейских?

– Это деликатная тема, – помявшись, сказал Элиав, – но в Пятикнижии особенно чувствуется еврейская сущность. Это наша священная книга, и она значит для нас значительно больше, чем, наверное, для католиков или баптистов. Тем не менее все читают ее в католических или протестантских переводах…

– Для меня это просто перевод, – возразил Куллинейн.