Его лицо расплывалось, может, от слез, которые неизвестно откуда вдруг вылезли, когда не просили, может, от страшной завесы тьмы, которая смыкалась над ним, мне даже не нужно было сосредоточиваться, часть его магии как будто проникала и в этот мир… И только сморгнув пару раз, я различила черты его лица. Кровавый венец-шрам вокруг лба. Глаза, которые то ли сияли, то ли странно блестели. Только вслушавшись, услышала ускользающий от меня его голос:
— Запомни меня, Оля. Что бы ни случилось потом — прошу, запомни меня таким. Запомни меня таким…
Он дал мне еще мгновение, чтобы увидеть и запомнить, а потом развернулся и зашагал между старых надгробий.
Я не ждала, что он обернется. Он ведь сам сказал, что уходить надо не оглядываясь.
Я постояла, пока он не скроется из виду, рассматривая то пузырек, который постепенно нагревался в руке, то засохшее дерево прямо надо мной — сила посыла Веслава убила не только птицу — то надгробия, стараясь не глядеть вслед исчезающей за крестами и памятниками фигуре… Наверное, я бы даже постепенно перестала плакать, если бы мой взгляд не упал на то самое надгробие, которое так пристально рассматривал Веслав.
Буквы стерлись, и самой фотографии не было видно, но я сразу поняла, что Весл глядел на сам памятник. Уж больно странно тот был выполнен: черный монолитный фон — и золотая табличка в виде сердца внутри.
Золотой слиток в черном бархате, вот тогда я зарыдала как по покойнику — в голос. Когда увидела, что стерлась позолота с таблички, и черная ржавчина постепенно завоевывала себе пространство, равняя все с цветом памятника, и только в центре — слабая золотая искра…
Я перевела взгляд туда, где замерла, перед тем как окончательно исчезнуть, фигура в длинном нелепом плаще, и из-за слез или потому, что я долго смотрела на памятник, мне показалось, что навстречу мигнул золотой блик.
Он тут же исчез, поглощенный темнотой. На кладбище опускалась октябрьская ночь.