Источник счастья

— Не понимаю, — Кольт нахмурился и помотал головой, — объясни по-человечески.

Старик взял свою чашку, допил последний глоток кофе, облизнулся, причмокнул и проворчал так тихо, что Кольту пришлось придвинуться ближе.

— Я предупреждал, чтобы вы не лезли к Дмитрию со своими деньгами. Он не продаётся. Порода у него такая. Генотип. Ты слушал все записи?

— Да.

— И последнюю тоже?

— Нет. Последний разговор записать не удалось.

— Зарядка кончилась? — старик неприятно усмехнулся.

— Представь, да.

— Удивительно. Твой пёс такой аккуратный, пунктуальный, и вдруг перед самой важной встречей забыл зарядить свой маленький аппаратик. Ну что ж, бывает.

— Ладно, хватит! — разозлился Кольт. — Я эти твои намёки не принимаю. Ты хочешь, чтобы я подозревал Ивана? Нет. Не буду. Не вижу оснований, мотивов не вижу. Зачем ему так рисковать? Он разумный и осторожный человек. Он что, яду подсыпал в ресторане? Заранее принёс с собой и подсыпал в еду, в питье? Как ты это себе представляешь? Смешно, в самом деле!

Старик закрыл глаза и принялся жевать губами. Кольт остыл немного, подошёл, поправил съехавший плед, почесал Адама за ухом и заглянул в лицо старику.

— Ну? Молчишь? Нечего возразить?

— Все, Пётр. Иди, — вяло пробормотал Агапкин, не открывая глаз, — иди домой. Я спать хочу. Скажи этому болвану, чтобы уложил меня, а утром пусть даст телефон и компьютер.

Больше Кольту не удалось добиться от Агапкина ни слова. Он сам уложил его в постель, а Бутону сказал в прихожей очень тихо, на ухо, чтобы телефона старику не давал ни в коем случае. Компьютер можно, но без Интернета, чтобы почта была недоступна.

Москва, 1917

Таня вернулась из Старого Быхова спокойная и почти счастливая. Муж её был здоров. Условия в тюрьме оказались вполне сносными, кормили арестованных неплохо, и всё, что она привезла, — сухари, яйца, ветчину, нянино варенье, Павел Николаевич заставил её съесть при нём. Он сказал, что она стала страшно худая и со своим гигантским животом выглядит как рахитичный ребёнок.

— Он кормил меня и причитал надо мной, будто это не он сидит под арестом, а я. У них там отличное общество. К ним перевели всех лучших генералов, Деникина, Эрдели, Лукомского, Маркова, Орлова. К ним постоянно приходят гости, друзья, родственники, делегации от казачьего и офицерского союзов. Многие их поддерживают, по сути, все русское офицерство на их стороне. Внутреннюю охрану несут текинцы, они преданы Корнилову. В городе стоят польские части. Там через станцию постоянно идут солдатские эшелоны, иногда останавливаются, рвутся напасть на тюрьму, расправиться с контрреволюцией, но поляки выставляют пулемёты, пару раз даже вступили в бой.

В гостиной сидели Брянцев и Жарская, они пришли послушать Таню.

— Текинский полк — это, конечно, замечательно, и поляки молодцы. Там, кажется, командует корпусом генерал Довбор-Мусницкий? — спросил Брянцев.

— Да. Он к Лавру Георгиевичу относится с огромным уважением, сочувствует, всё понимает, помогает, чем может.

— Я читала, что недавно начальником могилевского гарнизона назначили генерала Бонч-Бруевича, — сказала Люба, — он большевик, приятель Ленина.

— А я его знаю! — Михаил Владимирович хлопнул себя по коленке. — Между прочим, ему мы обязаны тем, что Гришка Распутин был приближён к царской семье. О мистическом мужике ходили слухи, будто он хлыст. Бонч-Бруевич считался одним из лучших специалистов по русским сектам. Он торжественно засвидетельствовал, что Григорий Распутин — православный христианин, кристальной души человек. Если бы тогда выяснилось, что чудотворец имеет к этой ужасной секте хоть какое-то отношение, его бы при дворе близко не было. Между тем Распутин вырос именно в хлыстовской среде, и Бонч-Бруевич не мог не знать этого…

— Разумеется, знал, в частных беседах он называл Распутина прохвостом и сектантом, — перебил Брянцев, — но ты, Миша, все перепутал, это другой Бонч-Бруевич, Владимир Дмитриевич. Генерал — его брат, Михаил Дмитриевич. Впрочем, большевики они оба.

— Генерал совсем недавно держался крайне правых убеждений, — сказала Таня, — он был тесно связан с охранкой. Теперь он, конечно, большевик. Его брат, специалист по сектам, давно и нежно дружит с Лениным.

— Боже, деточка, откуда ты это знаешь? — Жарская всплеснула руками. — И главное, зачем тебе это знать?

— Любовь Сергеевна, «деточка» вот здесь, — Таня положила ладонь на свой огромный живот, — а я взрослый человек.

— Ну, извини, извини, — смутилась Жарская, — конечно, ты взрослая, страшно умная и совершенно самостоятельная. Так что, этот генерал Бонч-Бруевич уже как-то проявил себя по отношению к арестованным?