Источник счатья. Небо над бездной

- Ничего, Валя, - улыбнулся в ответ Бокий, - хороший коньяк никогда не помешает. Пригодится в качестве взятки какому нибудь комбюрократу.

- Да, а потом ваши орлы выклюют мне печень за пособничество буржуазной коррупции.

Профессор рассеянно слушал, гладил Марго, которая перебралась с плеча на руки, и волновался все больше оттого, что Тани и Федора до сих пор не было.

- Михаил Владимирович, они сами разберутся, - обратился к нему Валя.

Профессор вспыхнул, хотел сказать: Таня замужем, она потом себе не простит, и вообще откуда вы знаете, о чем я сейчас думаю?

Но ничего этого он не сказал, отвел взгляд от зеленых глаз головастика, достал папиросу. Валя встал, подошел к нему, чиркнул спичкой и дал прикурить.

- Вы напрасно так сильно переживаете, - он взглянул снизу вверх и улыбнулся широкой открытой улыбкой. - Они взрослые люди, это их дело. Лучше посмотрите, ложки, кажется, из вашего буфета.

Да, это были те самые, о которых так пеклась няня, с бабушкиной монограммой на черенке.

Москва, 2007

Соня села на край кровати, приложила ладонь ко лбу старика, увидела, как задрожали веки, скривились мягкие, запавшие без зубных протезов губы.

- Федор Федорович, пожалуйста, очнитесь.

- Танечка, - произнес он чуть слышно, - ты пришла, ты здесь.

- Это я, Соня. Послушайте, у меня есть препарат. Но я не могу решить за вас. Это только ваш выбор.

- Танечка, поцелуй меня, как тогда, помнишь? Нет, не возражай, не лги, тогда ты меня любила, пусть лишь один вечер, несколько минут, мгновение, но любила, меня, а не его. Я знаю.

- Федор Федорович, пожалуйста, прошу вас, откройте глаза, вы должны прийти в себя. Мне нужно поговорить с вами. Пожалуйста!

- Я обварил руку, и ты испугалась. В гостиной было много народу. Бокий, оракул с пифиями. Рыжий Валька показывал свои фокусы, но мы не видели. Мы ушли. Ты стала снимать с меня рубашку, просто чтобы не было ожога, чтобы я переоделся в сухое. Я обнял тебя, очень сильно, может быть, даже грубо. Я не мог больше терпеть.

В дверном проеме возник Зубов, встал, прислонившись плечом к косяку, чуть слышно спросил:

- Неужели очнулся?

- Боюсь, нет. Он бредит.

Без вставных челюстей речь старика звучала совсем невнятно, но Соня понимала каждое слово. Она больше не перебивала, затаив дыхание, слушала почти беззвучный, шуршащий, как сухие листья, голос.

- Никто не вошел, никто ничего не узнал. Павла ты любила всю жизнь. Меня только мгновение. Оно длится до сих пор. Оно бесконечно, и оно принадлежит мне. Танечка, поцелуй меня.

Соня прикоснулась губами к его сухой щеке.

- Скажи, если бы не ранение Павла там, в Галлипо ли, если бы не случилось того странного страшного совпадения, ты бы осталась со мной? Не молчи, скажи, Танечка.

- Да, - нерешительно произнесла Соня.

- Не слышу. Скажи еще раз.

- Да, я бы осталась.

- Но это невозможно, ты не могла остаться в России. Я не мог бежать с тобой. Нас бы убили. Всех. Теперь ответь. Ты наконец пришла за мной? Я свободен? Ты заберешь меня отсюда, прямо сейчас?

- Нет.

Зубов вздохнул и покачал головой. Рядом с ним появился Дима Савельев. Он хотел сказать что то, но Соня хмуро взглянула на него и приложила палец к губам. Старик продолжал бормотать.

- Таня, я очень устал, я хочу к тебе. Все равно куда, лишь бы с тобой. Я так соскучился.

- Нет, - упрямо повторила Соня.

- Почему?

- У меня есть препарат. Прямо сейчас я могу сделать вливание.

- Ты думаешь, это нужно?

- Это необходимо, я уверена.

- Паразит меня не отпустит, если будет вливание, мне придется остаться здесь, с ними, с чужими. Адама нет. Я никому тут не нужен. Зачем?

- Вы нужны, вы очень нужны мне. Я не справлюсь без вас, Федор Федорович, я слишком мало знаю и пока ничего не могу.

- Ты права. Как всегда, права. Мои долги никто за меня не заплатит. Они слишком велики, они огромны, поэтому приходится жить, жить. Я не жалуюсь, ты и так знаешь, как это тяжко. Ты всегда рядом со мной, я чувствую тебя, не только во сне, но и наяву ты рядом. Иначе жизнь была бы мраком и пыткой. Но видишь, все повторяется. Ты уходишь. Я остаюсь. Ты свободна, я еще нет. Я люблю тебя. Обещай, когда наступит мой срок, когда отпустят меня на свободу, ты придешь за мной. Ты, Танечка, заберешь меня. Обещаешь?

Соне стало холодно, руки и ноги заледенели, все внутри дрожало, во рту пересохло, язык прилип к небу. Зубов подошел на цыпочках и прошептал:

- Ответьте ему, не молчите.

- Обещаю, - сказала Соня.

Вены у старика были крупные, выпуклые, кожа совсем тонкая. Соня удивительно легко, как профессиональная медсестра, ввела иглу. Ей вовсе не показалось странным, что в голове ее в этот момент звучала молитва «Отче наш», от начала до конца, хотя никогда прежде она не могла вспомнить ее всю и произнести наизусть.

Глава седьмая

Москва, 1922

Таня шла так быстро, что пятилетний Миша едва поспевал за ней и жалобно повторял:

- Мама, я не могу, я сейчас упаду.

- Прости, Мишенька, - она сбавляла темп, но забывалась и опять бежала.

- Ты обещала, мы просто погуляем, а сама спешишь. Почему ты всегда спешишь? - хныкал Миша.