Источник счатья. Небо над бездной

Однажды в походный лазарет принесли молоденького солдата, совсем мальчика, с очень сложными, множественными осколочными ранениями брюшной полости. Нормальной анестезии не было. Спирт годился лишь для облегчения предсмертных страданий. Оставалось смиренно ждать, когда мальчик заснет навеки. Явился священник, причастил, соборовал, а потом вдруг возник пожилой унтер, башкир. Он, скромно потупившись, предложил: «Дай ка, доктор, я попробую его заворожить. Авось заснет, ничего не почует, а ты осколки потихоньку вытащишь».

Склонившись над головой раненого, унтер принялся бормотать что то, водить руками, и действительно скоро мальчик крепко заснул. Операция прошла успешно. Унтер исчез так же внезапно, как появился, только успел объяснить, что этому делу его обучила бабушка. Михаил Владимирович искал его, хотел забрать к себе в лазарет, но так никогда больше не видел, а позже узнал, что унтер погиб в бою, на следующий день после той операции.

Между интеллигентным, отлично образованным Валей Редькиным и темным башкиром унтером, плохо говорившим по русски, не было ничего общего. Но сейчас, как и тогда, оставалось только верить. Если бы в памяти Михаила Владимировича не сохранился тот загадочный случай, поверить было бы значительно труднее.

- Наркоз меня убьет, умоляю, не надо, - бормотал Линицкий. - Матка Боска, ксендза, позовите ксендза.

Он заплакал, заговорил по польски, чем вызвал недоумение у веселых зрителей. Особенно смутила их просьба позвать ксендза.

- Вячеслав, брось, ты большевик, атеист, верный воин революции, - попытался вразумить его один из присутствующих, молодой чекист по имени Григорий.

- Езус Мария, крест! Прошу, панове! Дайте хотя бы крест! - продолжал бормотать Линицкий.

Бокий быстро подошел, отстранил сестру, молодого чекиста, достал из кармана халата маленькое католическое распятие и поднес к лицу больного.

- Вот, смотри, Слава, я принес, так и думал, что ты попросишь. Он будет здесь, с тобой. Ничего не бойся, держись.

Линицкий поцеловал крест, закрыл глаза, прошептал по польски слова молитвы, потом посмотрел на Бокия.

- Глеб, спасибо. Слушай, не давай им меня, Глеб. Я умру от наркоза.

- Не умрешь. Я тебе обещаю. Наркоз будет совсем другой, безвредный. Валя тебе поможет уснуть. Главное, чтобы ты верил ему.

- Вале верю. Тебе верю, Глеб! О, Матка Боска, какая боль! Зачем их столько здесь? Тюльпанов и Гришка пусть уйдут!

- Что значит - пусть уйдут? - возмутился Тюльпанов. - Товарищи, объясните, что происходит? Ксендз, крест! Мы с вами вообще кто? Где находимся?

- Мы с вами люди, - сказал Валя и оглядел присутствующих, - находимся в операционной. Перед нами тяжелый больной. Посмотрел бы я на вас, товарищ Тюльпанов, в его положении. Ваш эмоциональный настрой мне мешает. Буду премного благодарен, если вы нас покинете.

- Я присоединяюсь к просьбе, - громко, жестко произнес Михаил Владимирович. - Это, собственно, даже не просьба, а требование. Пусть все лишние выйдут.

- Хорошо, Михаил Владимирович, как скажете, - Бокий кивнул, глаза его сощурились, он улыбался под марлевой маской, - товарищи, пожалуйста, покиньте операционную, не волнуйтесь, всю информацию о ходе операции вы получите. Будет работать фонограф.

- Позвольте, я не понимаю! По какому праву вы тут распоряжаетесь? - Тюльпанов явно терял самообладание, голос его взлетел до визга. - Я должен присутствовать и буду присутствовать! На кой черт мне ваш фонограф? Наверняка сломается в самый важный момент или запишется только треск и шипение.

- Обижаете, - Бокий покачал головой, - всю нашу техническую часть обижаете, и прежде всего Славу Ли ницкого. Это тем более неприятно и только подтверждает, что вам следует выйти. Машинка - его оригинальная разработка, по надежности и качеству превосходит фонографы Эдисона и рекордеры Берлинера. Если бы не секретность, мы бы оформили патент, за это изобретение можно получить огромные деньги в иностранной валюте.

- Хватит заговаривать мне зубы. Я должен видеть своими глазами, слышать своими ушами! Я никуда не уйду!

- Пока вы не покинете помещение, мы все равно не начнем, - хладнокровно заявил Валя и, склонившись к уху профессора, прошептал: - Как же он Кобе станет докладывать, если его выгнали? Но ничего, еще немного поднажмем, и выкатятся все, как миленькие.

- Если они останутся здесь, я точно умру, не выдержу, - простонал больной и опять стал молиться по польски.

- Товарищи, где ваша партийная дисциплина? - вкрадчиво спросил Валя. - Вы понимаете, что из за вас может сорваться важнейший эксперимент? С каждой минутой шансы больного убывают. Мы теряем время. Я не начну, пока вы не удалитесь.

Тюльпанов, чекист Гришка и еще трое с возмущенным ропотом вышли.

- Мне можно остаться? - спросил Бокий, когда дверь за ними закрылась.

- Разумеется, Глеб Иванович, вам можно.

- Валя, ты сказал - эксперимент. Что это значит? - испуганно прошептал больной.

- Ничего не значит, Слава, это я так сказал, чтобы они вышли. Теперь все хорошо. Михаил Владимирович тебя прооперирует, ты не почувствуешь никакой боли, будешь спать. Проснешься здоровым.