Источник солнца

Настя инстинктивно обняла себя за плечи, почувствовав, что будто не одета, что – даже больше – раздета перед острыми глазами этого человека – хищными глазами волка. А волк улыбался и косил под овцу. Настя нервно сглотнула и не своим голосом спросила:

– Марк?…

Молодой человек приторно растекся в улыбке, обнажавшей его безупречно белые зубы, раскинул руки в широченные объятья и кивнул с видом полной удовлетворенности.

– Мамася!.. он самый. Рад тебя видеть до умопомрачения. Я так скучал – уплакал всю подушку. Пришлось выкидывать. – Поднес руку ко лбу, изображая «ах!..», и тут же отдернул. – Теперь какой-нибудь бомж по ночам кладет себе под голову мои печали за недостатком собственных. Дай хоть обнять тебя, Анастасия Леонидовна! Как живешь, дорогая? – Он обнял ее так крепко, что у Насти очки съехали с носа – она уткнулась им ему в плечо: Марк был очень высок ростом.

– Ты меня задушишь, Марк… – засмеялась она, – я тоже… я тоже очень рада тебя видеть снова. Так давно… сколько лет прошло? Десять?

– Тринадцать почти. – Марк отступил, но не отпустил ее.

– Откуда ты? Как ты вообще? Где ты? Господи, столько спросить нужно… может, чаю хочешь? Конечно хочешь. И волосы себе отпустил… – дотронулась рукой до его хвоста, – Марк, ты так похож на…

– Я знаю. Я знаю… – Снял с плеч рюкзак: – Куда его кинуть? Сюда? Что, традиционное мытье рук? – улыбнулся скептически. – Можно мне по-простому, на кухне, а?

Настя махнула рукой, мол, делай, как знаешь.

– Насть, я собственно к моему еврейскому папе приехал. У меня есть неотложное к нему дело. Он вообще дома? Или снова пьет где-нибудь?

Настя, ушедшая на кухню наливать чай в красивую гостевую кружку, вздохнула, поставила чайник на плиту и устало опустилась на стул. Руками она закрыла лицо и сидела так, пока Марк не заглянул к ней.

– Что ты… я не хотел тебя обижать. Я просто спросил… предположил…

– Он не пьет уже лет десять как. У него язва желудка, Марк. Марк, он очень-очень болен и совсем уже не тот, каким ты его, быть может, помнишь. – Она подняла голову и долго посмотрела на него. – Скажи, ты никогда, вообще никогда не сможешь его простить? Это так больно было, что и теперь помнится? Сядь. – Она отодвинула ему стул.

Марк нехотя сел, смешно укладывая под низким столом свои ноги. Ему было слегка досадно, что выглядел он нелепо.

– Настенька, я дурной, наверно, человек. Я, наверно, живу аморально и не имею никакого Бога нигде. И он, если он есть, накажет меня… Настенька, я, – он взял ее руки в свои, – так долго мучался, так страшно его ненавидел, что мне это в один прекрасный день надоело. Как матери моей. Я не умею простить его, даже если бы хотел. Знаешь, мне кажется, прощение, если его не понимают те, кого ты простил, развращает. Быть может, я говорю не так, как надо. Но лгать не могу. Я взял себе за правило не лгать. – Он помолчал, взглянул в окно. – И вообще, тебе странно, думаю, слушать такую запоздалую отповедь случайного отпрыска рода…

– Да какой ты случайный, Марк… ты…

– …я побочный продукт взросления и становления личности Евграфа Соломоновича Дектора. Его пожизненная именная стипендия, хотя имени своего он мне так и не дал. Я Марк Марк, Настя. Я всю свою двадцатичетырехлетнюю жизнь Марк Марк. Даже не Давид, понимаешь? Ведь в Давиде есть что-то от Микеланджело. Что-то красивое и что-то, что вызывает уважение. А меня никто никогда не уважал. Потому что как уважать человека, который не знает, кто он? Ну кто я? Кто я, Насть, не зная своего отца? И кто мой отец, своего отца не зная? Тебе не кажется, что над нашей многострадальной семьей рок витает? Где все отцы? Куда они подевались? Остались только матери и дети. А отцов нет.

Марк встал и подошел к окну. Когда он стоял так, сложив руки на груди и прислонившись плечом к стене, Насте казалось, что перед ней стоит ее муж лет на двадцать моложе. И слова такие, похожие она уже когда-то слышала. Только тогда хотелось встать на его сторону, потому что он страдал. И на свете был тот, кто был в том виноват. Какая разница, Кто был это? Это сейчас она понимала, что все не так просто. Что человеческое «да» очень и очень редко значит «да» на самом деле. Но что не сказав этого «да», не поверив ему, не рискнув, мы никогда-никогда не сможем ничего-ничего. На свете существует не одна правда, а у каждого – своя. И Марк прав. Чертовски прав.

– Насть, я ведь похож на глупого подростка, у которого начинает расти борода. Не вовремя как-то все эти мои слова. И не по адресу.

– А зачем ты, собственно, пришел, Марк? Зачем тебе видеть Евграфа?

Марк почесал в затылке, сделал глупое лицо и глубоко вздохнул:

– Дед, знаешь, он совсем плох. Врачи говорят, скоро не сможет даже сидеть. Он ничего уже почти не видит. А пишет все. Диктует, точнее. Пишет Инна. Но и Инна уже не девочка. Насть, я приехал к нему и полдня стриг. Ногти, волосы, бороду, брови… Насть, как же так, а? Как же?