Источник солнца

…Когда позже, спустя почти два года с того момента, она наконец-то приехала, я уже перестала испытывать к ней то первоначальное болезненное любопытство. Я могла позволить себе роскошь «отпустить» Лори с ней – отпустить, потому что и я и собака ощущали невероятную взаимную привязанность. И она была больше, чем любовь к Люсе. Я с долей иронии наблюдала иллюзию их временного воссоединения. Но это была всего лишь иллюзия: стоя вдали – прислонившись к дереву плечом или лежа животом на колкой траве, я смотрела на их игры, следила за малейшим Люсиным движением и в конце концов пришла к мысли, что эта самая занимавшая меня девочка легкомысленна и даже груба, причем и то и другое – вызывающе.

Ей в сущности было безразлично мое мнение; она даже не могла себе представить, чтобы кто-то нарочно шел в лес посмотреть на нее. Изучить ее. Познать сквозь прозрачную пелену игр, сквозь плавность движений, переходящих в резкость, когда она была, казалось, чем-то удручена или обижена. Она не видела меня.

Она не помнила того дня нашего знакомства, в который сам Валентин А. представил нас друг другу. А между тем моя цепкая, чудная память до сих пор хранит ее образ: там, на далекой поляне, обрамленной высокими, сужающимися в самом небе конусами вековых елей, окутанная желтой дымкой цветов мать-и-мачехи, она стоит, ослепительно яркая, как солнце, отражающее на ее коже свой свет. Ветер треплет ее распущенные блеклые волосы, они попадают ей в рот, заставляя смеяться и убегать в сторону, все же оставаясь в поле моего зрения. Я не могу воссоздать ее лицо: оно неуловимо ускользает, превращаясь постепенно в лица женщин и девушек, которых мне довелось знать много позже.

Мой убеленный сединами друг был рад Люсиному визиту. Я замечала эту счастливую перемену во всех чертах его лица, даже в манере курить. За него мне тоже было радостно. Хотя сказать ему об этом я не считала возможным: у друзей бывают миры, в которые нам нельзя войти, не оскорбив этим их хозяев. Я уважала его право радоваться в одиночку: в конце концов, удовольствие видеть внучку выпадало ему редко, по очень большим случайностям, когда подобного стечения обстоятельств было просто не избежать. И к тому же предмет радости у нас все-таки был один и тот же. А это позволяло делить счастье друг друга, даже о том не подозревая.

Я знала, что через неделю она покинет его дом, увитый плющом, и наши ежедневные прогулки в лес возобновятся. И мне можно будет вот так просто прийти, позвонить в маленький, спрятанный в зарослях ирги у железных ворот колокольчик, и мой друг выйдет навстречу – высокий и светлый, каким и должен быть. Еще я знала, что никогда не смогу заменить ему внучку. Но благоразумно рассудила, что этого и не требуется.

Люся действительно не обманула наших ожиданий и отбыла через восемь дней. За ней приехал отец. Мы с Ксеней и Алешей в тот день наведались в их переулок, но обнаруживать себя не стали. Мы стояли у кромки леса, за первыми деревьями, и смотрели, как эта светловолосая девочка выходит из ворот и садится в свою личную «Волгу». Алеша взял меня за руку, потому что ему, больному, было тяжело стоять на обеих ногах так долго, и шепотом спросил:

– Эта девочка в белом платье увезет с собой Лори?

Я отрицательно помотала головой. Тогда он спросил еще:

– Значит, теперь мы снова сможем играть? Как прежде?

– Как прежде, – кивнула я и улыбнулась.

Он тоже улыбнулся, а я подумала, что эта девочка и себя не сможет увезти от нас. Потому что лес запомнил ее, и малым усилием воли я смогу вызвать ее к жизни: там, среди трав и цветов, среди пьянящих ароматов мяты и сырой земли, из ветра и солнечного света сложится она, столь похожая на себя, что никто не отличит. И все мы сможем быть там, где нас уже никогда не будет, словно в сказке, разрешающей прожить день дважды, не пожалев о том.

–

По гипотенузе половика, смешно стуча лапками, бежит большая ящерица. Она перебегает от одной лужицы света к другой, пытаясь удержать в себе тепло солнца. Потому что собственного тепла ей не хватает.

Вот так же я перебегаю луга своей памяти, разноцветные, душистые луга, навсегда застигнутые летом, пересеченные лесами беспамятства. Темными полосами прошлого, недоступного мне.

Однако я еще храню кое-что про запас. Кое-что могу рассказать себе здесь, чтобы не забыть потом.