Источник вечной жизни

Карпухин терпеть не мог сюрпризов, а гибель врача в онкологическом центре относилась как раз к этому разряду. Честное слово, как будто у него своих проблем мало! Ну да, работает он с Отделом медицинских расследований время от времени, но это же не значит, что каждое дело, мало-мальски имеющее отношение к медперсоналу, поручают только ему – просто засада какая-то! Других следователей, что ли, в таком большом городе не находится? И вообще, Центр расположен не в его, Карпухина, районе, так с какой стати ему всучили дело Дмитриева?! Одно дело – сотрудничество с главой Отдела, Андреем Лицкявичусом, и совсем другое – самостоятельное расследование в медицинском сообществе. Лицкявичус и сам врач, и весь его отдел, за небольшим исключением, состоит из людей этой профессии, которые настороженно относятся к любому вмешательству извне. Медики – народ своеобразный, необщительный с чужаками, поэтому майор предпочел бы, чтобы делом Дмитриева занимался кто-то другой. Правда, на первый взгляд все выглядит донельзя простым: хирурга на почве личных неприязненных отношений неизвестной этиологии, как выражается Андрей, грохнул этот кореец, как его там... Кан, кажется? Вот и еще одна неприятность, между прочим. Не то чтобы Карпухин был националистом, но он всегда считал, что корейцы, как и китайцы, и вьетнамцы, и прочие чужеземцы, должны жить в Корее, Китае, Вьетнаме и прочих чужих землях, а в России им делать нечего – в ней, матушке, и своих бандюков хватает. Конечно, Кан не похож на уличного жигана, да и вообще вряд ли якшается с подобными преступными элементами, однако корейская диаспора Питера вполне может подняться на дыбы, если мужик и в самом деле окажется убийцей, а иметь дело с диаспорами майор терпеть не мог – уж больно дело хлопотное. Вот ведь, поди ж ты, когда русских бьют, никто не возбухает – даже сами же русские, однако стоит задеть иноземца, как тут же налетают журналисты, правозащитники и его соотечественники и прямо-таки горой встают за искомую личность! Чутье подсказывало, что если и убил Кан этого Дмитриева, то уж точно не потому, что мужики пациентку не поделили. И та стажерка, Лиля Перова, похоже, как-то замешана в ссоре, ведь это она вызвала Кана в отсутствие лечащего врача! У майора была возможность понаблюдать за девицей – так, ничего особенного, два глаза, два уха, хотя многим миниатюрная светловолосая ординаторша, возможно, показалась бы привлекательной. Ну она точно не во вкусе Карпухина – во-первых, ей не больше двадцати. Во-вторых, майору нравились высокие, крепкие дамы. Лицкявичус любил подшучивать над вкусом приятеля, говоря, что он любит женщин рабоче-крестьянского типа, чтобы кровь с молоком. А что, простите, плохого в этом типе? По крайней мере, такую не боишься случайно в постели раздавить, когда ворочаешься с боку на бок, а эта... Но зато как она смотрела на Кана – прямо-таки рентгеновским зрением прожигала насквозь! Интересно, между ними что-то есть? Судя по словам коллег, погибший был тот еще фрукт – бабник с комплексом Наполеона, как выразился бы Кобзев, психиатр ОМР. Соперничество может вбить клин между людьми, но заставить убить... Что Кан приобрел бы в случае гибели Дмитриева? Делить им нечего, ведь оба делали одну и ту же работу и находились на хорошем счету. Так зачем, спрашивается, одному избавляться от другого, да еще после драки, которую видели с десяток свидетелей?

Глубоко вздохнув, Карпухин вытащил сигарету и, распахнув дверцу машины, закурил. Вот если бы дело поручили кому-то другому, он, скорее всего, принял бы единственно возможную версию, лежащую на поверхности: Кан убил Дмитриева на почве личных неприязненных отношений. Но, как любил говаривать сам майор, наличие единственной версии хоронит любое расследование: не может быть, чтобы Кан был единственным, у кого не заладились отношения с погибшим. Значит, надо зайти с другого конца, а хирург пока пусть на свободе погуляет – куда он денется, ведь его жизнь здесь, в Питере, в этой клинике?

Подняв глаза в поисках урны, Карпухин заметил на гравиевой дорожке, ведущей мимо автостоянки возле Центра к главному входу, одинокую женскую фигуру. Время-то самое рабочее, и на улице почти никого, поэтому она не могла не привлечь его внимания. Одетая в строгий деловой костюм и туфли-лодочки на практичном низком каблуке, она удалялась к дверям. Вот это – женщина, подумал Карпухин, не то что маленькая белобрысая швычка с глазами странного цвета, похожими на зенки камышового кота. Высокая, стройная, но не худая, с длинными смоляными волосами, собранными в пучок на затылке и открывающими красивую белую шею, вокруг которой скромно обернулась нитка розового жемчуга. Что-то в ее движениях показалось майору знакомым, и, привстав, он тихо окликнул:

– Агния?

Если бы это оказалась не она, то даже не услышала бы заданного вполголоса вопроса, но Карпухин не ошибся.

– Артем Иванович! Какими судьбами?

Взмах густых ресниц, и черные глаза распахнулись ему навстречу, в них – радость и удивление.