Источник Вознесения

Описывая во всех подробностях очередное настенное украшение, террисиец уже знал, что рано или поздно обнаружит себя идущим по направлению к этой тьме. Его извечное любопытство – необходимость понять неизведанное. Именно оно и сделало его хранителем и привело в компанию Кельсера. Поиск истины бесконечен, но и игнорировать его невозможно. Сопровождаемый лишь собственным шепотом, Сэйзед наконец подошел к лестнице.

– Лестница сродни тем, что я видел в вестибюле. С широкими ступенями. Такие обычно ведут в храм или во дворец. Эти же ведут вниз, во тьму. Высокие, высеченные из камня и закованные в сталь. Предназначенные для решительной поступи…

Я иду и размышляю, что же за секреты инквизиция сочла достойными того, чтобы спрятать под землей, в подвале крепости. Все здание – тайна. Что же происходило здесь, в этих обширных коридорах и пустых комнатах?..

Лестница привела в еще один большой квадратный зал. Заметил, что здесь нет дверей. Все комнаты открыты – можно заглянуть в любую. Продолжаю идти вперед, осматривая подземные помещения: они скудно обставлены и напоминают пещеры. Ни библиотек, ни комнат отдыха. В нескольких имеются металлические блоки, похожие на алтари…

В конце главного коридора нечто… непонятное. Может, камера пыток? Столы – металлические столы – вделаны в пол. Они покрыты кровью, но тел нет. Хлопья крови крошатся в пыль под ногами. Похоже, множество людей умерло в этой комнате. Не вижу пыточных инструментов, кроме…

Штыри. Точно как у инквизиторов в глазах. Массивные, тяжелые штуковины, которые забивают в землю большим молотом. Некоторые покрыты кровью… вряд ли я смогу поднять такой. А есть поменьше… стальные… да, они неотличимы от тех, что в глазах Марша. Но есть и сделанные из других металлов.

Сэйзед положил штырь обратно на стол, металл звякнул по металлу. Невольно вздрогнув, террисиец снова оглядел помещение. Возможно, тут делали новых инквизиторов? Он вдруг с ужасом подумал, что твари – когда-то их было всего несколько десятков – уединились в Обители на много месяцев, чтобы пополнить свои ряды.

Нет, не сходилось. Инквизиторы жили скрытной, замкнутой компанией, и подходил им далеко не каждый. Где бы они могли найти, да еще в достаточном количестве, подходящих людей? Ведь не сделали же они инквизиторами слуг – их просто убили.

Сэйзед всегда подозревал, что человек, которого превращали в инквизитора, должен быть алломантом. Пример Марша только подкреплял это предположение: до трансформации тот был охотником – алломантом, который жег бронзу. Сэйзед снова посмотрел на кровь, на штыри и понял, что совсем не хочет знать, как делали новых инквизиторов. Он уже собирался уйти, когда лампа высветила что-то в дальней части помещения.

Еще один дверной проем. Стараясь не думать о том, что под ногами крошится высохшая кровь, Сэйзед двинулся вперед.

Эта комната совсем не походила на другие помещения Обители. Высеченная прямо в скале очень маленькая лестница уводила вниз. Заинтригованный, террисиец спустился по истертым каменным ступеням. Впервые за все время, проведенное в здании, он чувствовал тесноту: пришлось даже наклониться, чтобы попасть в крохотную каморку. Только здесь он выпрямился, поднял лампу и увидел…

Стену. Сэйзед почти в нее уткнулся; свет лампы отразился от металлической пластины добрых пяти футов шириной и почти столько же высотой. На стальной поверхности просматривались какие-то письмена. Опустив мешок, террисиец подошел ближе, держа лампу так, чтобы рассмотреть слова.

Текст был на терриссийском.

Определенно старый диалект, но Сэйзед понял его и без своей медной метапамяти. Лампа в руке невольно задрожала.

* * *

«Я чеканю эти слова на стали, ибо тому, что не врезано в металл, нельзя доверять.

Я начал сомневаться, остались ли в мире, кроме меня, здравомыслящие люди. Неужели они не видят? Они так долго ждали героя, о котором говорилось в террисийских пророчествах, что решили, будто все истории и легенды относятся именно к этому человеку.

Мои собратья ничего не замечают. Они не понимают, что происходящие вокруг странности связаны друг с другом. Они глухи к моим возражениям и слепы к моим открытиям.

Возможно, они правы. Возможно, сошел с ума именно я, или ревную к чужой славе, или просто поглупел. Меня зовут Кваан. Я философ, ученый и предатель. Я тот, кто нашел Аленди, и тот, кто первым провозгласил его Героем Веков. Я тот, из-за кого все началось.

И я тот, кто предал Аленди, потому что теперь уверен: нельзя допустить, чтобы он завершил свои поиски».

* * *

– Сэйзед.

От неожиданности террисиец подпрыгнул, чуть не выронив лампу. Марш возвышался в проеме – грозный, мрачный. Здесь, среди прямых суровых линий, он смотрелся необыкновенно естественно.

– Верхние покои пусты. Все напрасно – мои братья забрали с собой то, что я искал.

– Не впустую, Марш, – возразил Сэйзед, снова поворачиваясь к пластине с текстом.

Он прочитал лишь самое начало, но гравировка, выполненная убористым неразборчивым почерком, покрывала всю стену. Сталь сохранила слова, которым было очень много лет. Сердце Сэйзеда забилось чуть быстрее.